— Лайхал что ли? С ним все в порядке — ты ему только ухо отстрелил.
У Оди опустились руки.
— Ухо? Так я чуть не покончил с собой и ушел к Братьям Скорби из-за уха? Я кретин, мнительный кретин.
— Все не так уж плохо, старина, — говорил Сигвальд, пока студент-медик снимал ему повязки. Кость уже зажила и северянин теперь мог свободно владеть рукой. — Если бы не монастырь, тебя уже давно схватили бы.
— Извините, — нерешительно перебил его Фимал, закончив свою работу. — Можно я уйду? Я сделал все, что от меня требовалось…
— Я провожу, — сказала Асель, открывая дверь и выпуская юного лекаря в коридор.
— Из-за твоего самопала стража подняла такой переполох! — продолжал Сигвальд. — Не поверишь, чтоб тебя найти, полгорода чуть вверх дном не перевернули — видать, очень им твоя стрелялка понравилась. Да и сейчас поиски продолжаются. Правда, не так активно, но по старым местам лучше не соваться.
— А Амала? Как она, что с ней? Я должен ее увидеть!
— Не думаю, что это хорошая мысль, — сказала вернувшаяся Асель, переступая через мирно спящего на полу монаха. — За ее домом могут следить — это раз. Во-вторых, стража сказала ей, что ты убийца, опасный преступник и вражеский шпион.
— Что? — ошарашенно произнес Оди, опускаясь на кровать. Его надежды вернуть все как было раньше, рухнули, как карточный домик. — Я никого не убил! Какой из меня шпион? Это же бред!
— Наша стража, удивляться не приходится, — пожала плечами Асель.
— Мне жаль, друг. Но теперь ничего не попишешь, — Сигвальд положил руку на его плечо.
Оди только молча кивал, пытаясь справиться с обрушившимся на него статусом опасного преступника и с потерей любимой женщины. Ему было страшно представить, кем Амала теперь его считает. «Она даже не пустила бы меня на порог. А я ничего и сказать не смогу. Я не убивал? Это не важно, просто пуля прошла чуть правее или левее. Я выстрелил — вот что важно. И этому оправдания нет».
Сейчас Оди с трудом представлял себе, как, а главное — где жить дальше. И самое страшное, что у него не было ни сил, ни желания что-либо придумывать.
— Куда теперь, Оди? — спросил Сигвальд после недолгого молчания.
— Я не знаю. Мне некуда идти, — рассеянно отвечал он. — А ты?
— А я с тобой.
Инженер поднял на Сигвальда удивленный взгляд.
— Тебя надо вывезти подальше отсюда, пока ты снова глупостей не натворил. А одному сейчас опасно.
— Сигвальд, ты не должен…
— Должен. Из-за меня ты вляпался во все это. Не спрашивай, не надо. Я знаю, что говорю. Я хочу исправить хоть что-то. К тому же на войне сейчас от меня толку мало. Кеселар сказал приезжать, когда я поправлюсь полностью. Только вот не сказал пока, куда приезжать.
Рука Асель машинально потянулась ко внутреннему карману куртки, в котором до сих пор было спрятано письмо Кеселара. «Оно ему пока не нужно. Он хочет проводить Оди — и правильно делает. Отдам письмо позже. Черт, до чего глупо получится. Зачем? Зачем я это делала? Думала, что отдать письмо через месяц будет легче? Дескать, держи вот, завалялось ненароком! И зачем мне вообще все это надо? Эх, дура дурой…»
— Я с вами, — решительно заявила она, отдернув руку от кармана так, будто там сидела змея. — Из вас бойцы сейчас, как из глухого скрипач и из слепого художник. Да и вообще…
— Мои чертежи! — внезапно вспомнил Оди. — Чертежи! Где они?!
— Опять ты за свое! Я за твой тубус уже два раза шкурой рисковала! В следующий раз следи за своими вещами лучше, — пробурчала Асель, доставая из-под кровати заветный тубус.
В глазах инженера при виде этой дорогой сердцу вещи отразился благоговейный трепет. Он взял его осторожно, как хрупкий осколок безвозвратно ушедшего спокойного прошлого.
— Халас! — озаренный какой-то мыслью, воскликнул Оди. — Фирсет Халас! Его кольцо… Оно должно быть здесь! Кольцо, кольцо, где же ты? — приговаривал он, вытряхивая на пол содержимое тубуса.
Уже через минуту комната Сигвальда один-в-один напоминала бывшую комнату Оди в таверне на улице Киртара Третьего и в таверне деревушки Лаусо-ре-Ирто. Чертежи и другие бумаги лежали на кровати, на стульях, на полу и даже на беспробудно спящих монахах. Перед инженером, который сидел на полу, скрестив ноги, возвышалась небольшая горка всевозможных железяк, в которой он копошился в попытке выискать что-то.
— Вот оно! — Оди с гордостью поднял над головой небольшое колечко.
— Алруановое кольцо с надписью «Фирсет Халас». И что теперь? — спрашивал Сигвальд, разглядывая украшение.
— Не просто кольцо. Это пропуск в Оркен для нас троих! — с гордостью заявил Оди.
— В Оркен? Ты с ума сошел, — покосилась Асель на сияющего инженера.
— Вовсе нет. Помните того пустынника, которого мы отбили у хенетвердцев? Он пригласил нас в пустыню, если вдруг понадобится. Вот уж никогда не думал, что придется воспользоваться приглашением… Я так боялся, что бросил кольцо где-нибудь и ты не забрала его!
— Ладно, — махнула рукой она. — Особого выбора у нас-то и нет. Собирай свое барахлишко — скоро отправляемся. Монахи проснутся часа через три-четыре, к этому времени нас уже не должно быть в городе. Сигвальд, а ну, подсоби…
С помощью северянина Асель зачем-то втащила старшего Брата Скорби на кровать и уложила его в ту же позу, в которой еще недавно лежал псевдомертвый воин, двух остальных усадила на стулья, оперев о стену и всунув им в руки их книжечки. Сигвальд не спрашивал ни о чем — это была одна из тех странностей, объяснения которой он знать не хотел.
Зато Оди оказался любопытным.
— Все нужно делать хорошо и красиво — даже то, что другие называют преступлением и мошенничеством, — с самодовольной улыбкой объяснила Асель, доставая из-под кровати протухшую овечью голову и швыряя ее за окно.
Сигвальд и Оди ходили по тесным рядам барахолки Бедняцкого квартала в поисках обуви для инженера, который до сих пор носил свои модные башмаки, оставшиеся от безвозвратно ушедшей беззаботной жизни. По своему горькому опыту он знал, что рискует остаться босым на второй день пути по бездорожью, и что денег, которыми располагали они трое, едва хватило бы одному, потому единственным выходом было подобрать что-нибудь более-менее приличное на блошином рынке.
—… а потом оказалось, что у меня заражение крови. Если бы не Фимал с его пилюлями, я бы уже давно умер. Тогда, кстати, нам и пришла идея с липовыми похоронами. Дело осталось за малым — выследить, по каким дням тебя обычно зовут на совершение обрядов, — рассказывал Сигвальд завороженно слушающему инженеру.
— А Фимал — этот тот, который сегодня напоил меня успокоительным?
— Да, он. Хороший парень, хоть и нервный немного. Это он мне такую красоту навел, — воин продемонстрировал все еще синие ногти, которые почему-то никак не хотели отмываться. — Вот, эти кажется, приличные. Примерь-ка.
Они остановились около одного из старьевщиков, который в этот момент с кем-то увлеченно беседовал и позволил Оди примерить обувь, почти не глядя в его сторону.
Пока инженер пытался понять, впору ему сапоги или нет, Сигвальд разглядывал ножи, разложенные в ряд на мешке, брошенном прямо на землю. Вдруг он почувствовал, как что-то прикоснулось к его бедру и потянуло за пояс. Взглянув вниз, воин увидел чью-то руку, схватившую его кошелек, пристегнутый к ремню.
Один миг — и рука вора оказалась в железных тисках ладони северянина.
— Вор, — процедил сквозь зубы Сигвальд, поворачиваясь к нему лицом.
Перед воином стоял молодой широкоплечий норрайец с большими бледно-голубыми глазами на исхудавшем лице. Попытавшись вырваться, он понял, что это не только бесполезно, но еще и усугубляет
