— Хранилище Мимзей — Тайна Тайн за Семью Печатями, — попытался выкрутиться Белохвостый.
— Ага, — сказал умный Макс. — Ты, можно подумать, не подглядел, где у чокнутого людоеда нычка.
— Может, и подглядел. А что мне будет, если я вам…
— Шашлык из тебя будет, — лаконично ответил Макс. — С укропом. Если ты нам не. — И, поразмыслив, добавил: — К тому же ты сделаешь всем Большую Пакость.
Свободное ухо косоглазого радостно задралось.
Белохвостый, вдохновленный мыслью о Большой Пакости и приставленной к его горлу острой железкой, аккуратно провел Максика и Вована мимо часовых. Теперь, тихо причитая, заяц полз впереди, а друзья следовали за ним. Как и ожидалось, Премудрейший дураком не был и Мимзи на свалке прятать не стал. Заначил он их в старой, сорок лет как выработанной шахте.
— Раз, два, три, четыре, пятый забой слева, — считал Белохвостый.
Эхо их шагов и мягких прыжков зайца зловеще отражалось от низкого свода. С потолка капала вода. Не видно было бы ни черта, если бы Максик предусмотрительно не подобрал на свалке радиоактивную гнилушку. Гнилушка источала мертвый, зеленоватый свет. Пятнышко заячьего хвоста впереди флуоресцировало белым, как шеврон гаишника в лучах фар.
— Семь. Уф. Кажется, здесь, — пропыхтел косой.
— Когда кажется, креститься надо, — поучительно заметил Вовчик.
Максик на всякий случай мелко перекрестился под курткой.
Вдвоем парни сдвинули тяжеленную свинцовую плиту. Коробка лежала в небольшом углублении под плитой.
— Осторожно, — предупредил Белохвостый. — Она сильно радиоактивная.
— Ха, — гыкнул Вовка. — Ты меня видишь?
— Ну, вижу.
— Это значит, что я вывелся из такого сперматозоида, которому радиация — мать родная. Потому как малафья у наших шахтерских сам понимаешь…
— Кончай трепаться с неприятелем.
Максик посветил гнилушкой и откинул крышку коробки. На крышке он еще успел заметить стилизованное заглавное «К».
Внутри и вправду лежали Мимзи, числом двенадцать. Давешняя спираль, детский лабиринтик, электрическое мини-пианино, коробка с пазлом, ракушка, пирамидка из черного стекла, складная подзорная труба и еще всякое барахло.
Макс подобрал лабиринтик. Вовка цапнул пазл.
— Ух ты. Я в детстве такие собирал. С Волком и Зайцем, из «Ну, погоди!». Отец все обещал из города привезти большой, на тысячу фрагментов… — Он открыл коробку и высыпал на плиту кусочки чего-то прозрачного, скользкого и похожего на лед.
— Бесполезно. — Белохвостый устроился на задних лапах в углу и нагло мыл усы.
— Чего ты там грузишь?
— Бесполезно, говорю, пазл собирать. Мы все пробовали. На коробке сзади написано, что должно получиться слово «Вечность», — и тогда собравший получит весь мир и серебряные коньки в придачу. Я раз сто пытался, и на английском, и на японском даже. Ни фига. А жалко. От коньков серебряных я бы не отказался, как раз Вонючая Лужа за курганом замерзла…
— Ну, пошел базар. — Максик недовольно покрутил в руках лабиринт. Лабиринт как лабиринт, в нем катается маленький металлический шарик. Белохвостый наблюдал за его манипуляциями с каким-то неприличным вниманием. Вовка перенял у Макса игрушку…
— А вот если сюда…
— Погоди. — Макс остановил приятеля. — Ты, непарнозубое зайцекопытное, че это фигня делает?
— Пройди, увидишь.
— Борзеем, да?
Белохвостый понурился.
— Если пройдешь неправильно, сам уменьшишься и окажешься в лабиринте.
— А если правильно?
— Тогда не в лабиринте, а вообще черти где. Ни одного не нашли.
— Тьфу!
Вовка с отвращением отбросил игрушку.
— А пианино на что?
— Исполняет мелодию труб Страшного Суда. Правда, там все клавиши перепутаны.
Лица друзей разочарованно вытянулись. Белохвостый ухмыльнулся крупной передней парой резцов:
— Я же говорил. Вам, хомосапиенсам, Мимзи ни к чему. Вы ж у нас и так самые умные, Природы Цари… — Договорить Белохвостый не успел. В темноте коридора что-то слабо перхнуло, и заяц рухнул как подкошенный. Из толстой шерсти у него на шее торчал черный, блестящий ядовитой гадостью дротик.
— Атас! — завопил Максик. — Бежим!
Но бежать было некуда. Забой оканчивался тупиком. Из мрака показалась осклабившаяся морда Скальпоносца-Премудрейшего.
— Детки играют в игрушки, — прошипел старый колдун. — Детки бросают игрушки.
У его пасти подрагивал раструб духового ружья.
Вовка шагнул вперед, разодрал на груди телогрейку заодно с тельняшкой.
— Стреляй, старая сволочь. Меть в мою комиссарскую грудь. Но если промажешь…
— Какие беспокойные детки, — шелестел Премудрейший, — наверное, их мало пороли. Но это исправимо.
Максик, однако, уловил в тоне Премудрейшего легкую неуверенность, и поспешил надавить:
— Вовчик, можешь не париться. Если бы косорылый захотел, он бы нас давно подстрелил. А подстрелил своего же. Значит, что? Значит, мы ему нужны живыми и невредимыми, а свидетелей он убирает. Так, красивый мой?
— Так, да не так. — Рожа у Премудрейшего была недовольной. Или просто нервный тик одолел на старости лет, не разберешь. — Живыми — да. Невредимыми — не обязательно. Ноги я вам переломать могу. А нужны мне только ваши пальчики. — Он проковылял к коробке и лапой подхватил пирамидку. — Все у нас есть: и ум, и красота, мощнее зайца зверя нет. Только вот отставленного большого пальца на верхней конечности недостает. Этой игрушкой игралась человеческая детка. Или, по крайней мере, детка с похожим на человеческое устройством кисти. Так что Последний Мимзь мне проработаете вы.
— С какой это радости?
— С такой, что, если результат Эксперимента будет положительный, я вас отпущу к папе-маме. Ну ладно, тебя только к маме, — хмыкнул он в сторону вызверившегося Вовки.
— А если отрицательный?
— Тогда, дорогие, ваши косточки придется собирать у Альфы Центавра, и без всякого моего в том участия. Рискованная штука — Мимзи. — И протянул пирамидку Вовке.
Максик мотнул головой:
— Не бери. Не доставляй радости жирной заразе.
Премудрейший пошарил за спиной и вытащил свой посох.
— Возьми, Владимир Васильевич. А то я начну ломать твоему другу кости. Пожалуй, первой захрустит лодыжка.
Вовка оглянулся на Максика и неуверенно принял пирамидку. И чуть не уронил.
— Тяжелая, млин!
— Мимзи — не только и не столько то, чем кажутся на первый взгляд, — поучительно заметил Премудрейший.
