Василием, чтоб солидней, или Васькой, по-простецки, или Васильком, чтоб нежно, или…
— А впрочем, какая разница, как тебя зовут. Давай займемся любовью, сегодня отличная погода.
От такого предложение, произнесенного как бы между прочим, Васька потерял дар речи. Но это совершенно не смутило девушку по имени Анжела. Она подошла к Василию и положила ему руки на плечи. Колени парня подогнулись. Он сел на пол. Крепкие округлые груди горячо ткнулись в Васькино лицо.
Не помня как, Василий очутился в своей комнате — совершенно голый, дрожащий от возбуждения и ужасно испуганный. Ему еще никогда не предлагали заняться любовью. Он — да, предлагал. Однажды. Безуспешно. Девчонка из соседнего подъезда, помнится, долго хохотала. До слез. До слез — потому что Васька очень на нее обиделся, ну очень, и двинул кулаком по печени.
С тех пор он ничего и никому не предлагал, втайне мечтая, что какая-нибудь из его настенных блондинок оживет, попросит пару глотков «Жигулевского» и совершит ослепительный минет. Затем раздвинет ляжки на ширину шпагата и, повизгивая от удовольствия, будет умолять обожаемого секс- гиганта Васеньку продлить сладостные мучения.
И вот мечта сбылась!
Единственная нестыковка: или у Васьки внезапный приступ цветоаномалии, или Анжела не блондинка.
— Хм… — удивилась Анжела, трогая сморщенный половой отросток Василия.
— А ты не могла бы перекрасить волосы?
Подстенник приближался.
Тушканчег брызгал слюной и машинным маслом, вцепившись лапами в рычаги управления.
Старлей смиренно накапливал в душе жар, чтобы в один посыл уничтожить агрессора и прожечь в Стене новый коридор.
С каждым мгновением Василий отчетливей ощущал врага. Он слышал, как враг дышит, как стучат его компрессоры-сердца, как идет пар из ушей, как бур кромсает плоть Стены и как Стена выражает свое недовольство, забавляясь тем, что тормозит подстенник, а затем наоборот — резко ускоряет в сторону, так чтоб тушканчегу приходилось корректировать курс и обходить особо плотные слои вроде гранитных глыб.
Старлей давно понял, что тушканчег воспринимает Стену исключительно в зрительном диапазоне. Для оккупанта родная биосфера являлась огромной мусорной кучей, но никак не сметаной и паутиной.
Жар клокотал в груди Василия. Его мучила изжога.
Жар.
Отрыжка.
В очередной раз сбившись с курса, тушканчег выругался: «Ну, бля, порву, на! В бэушный гандон растерзаю, или быть мне фунтиком ебливым!»
От удивления Старлей поперхнулся. Фунтик ебливый?! Он знал лишь одно существо во вселенной, которое ругалось, используя это выражение. Существо звали Степаном. Степан — сосед Васьки, друг детства, с которым столько всего, и огонь и водка, и подработка в морге после уроков, дабы позвякивало в карманах. Степан был единственным человеком в Городе, кто не считал Ваську фашистом. А если и считал, то относился с уважением и пониманием. Их даже вместе забрали в армию. Только Степан поехал не как все, в душегубке, а в командирском бэтээре. Потом один знакомый тушканчег рассказал Старлею о том, что Степан — кризорг, только глубоко законспирированный. Василий тогда не поверил, а сейчас…
«Ай, на, фунтик ебливый!»
Сомнений быть не могло: старый друг рулит подстенником.
Степан — камикадзе. И Васька готов убить его. Единственное существо во вселенной, которое не считает Ваську фашистом!
Не бывать этому!
Дудки!
Перекрашивать волосы Анжела отказалась. Васька даже обиделся на нее. Значит, как потрахаться позвать — это запросто, а как блондинкой стать, так сразу проблема?!
Кстати, Ваське обижаться противопоказано. Он когда обижается, совсем глупым становится. Безбашенным. Может сделать такое, что потом непонятно, что с этим сделанным дальше делать — хоть стой, хоть падай, хоть плачь.
Анжела сказала:
— Не буду. У меня отличные волосы. Я нравлюсь своему хозяину такой, какая есть.
Васька обиделся и двинул Анжеле кулаком в глаз.
Анжела упала. Задергалась, будто в припадке эпилепсии. Череп ее распахнулся со звонким щелчком. Васька наклонился, еще не осознавая, что натворил, и увидел, как вмонтированный между глазницами датчик-диод мигнул зелененьким, затем нежно салатовым, а потом вообще погас, тонко пискнув «пиип- пи-пии». Сначала Васенька подумал, что убил Анжелу. Прошло минут пять, а он все думал так же. Полчаса спустя ничего не изменилось. Убить такую женщину — все равно что подписаться в том, что ты сексуальный маньяк, ибо никто в здравом уме не убивает красавиц из-за отказа менять цвет волос.
Кусая от волнения ногти, Василий прикидывал, как бы вынести тело из квартиры, спрятать концы и умыть руки. Единственное, что приходило в голову, — под покровом мглы закатать бездыханный труп в ковер, отнести подальше, а еще лучше утопить в пруде-охладителе атомной электростанции. Это нормальный правильный способ, так все делают, так принято. В пруду, светящемся в полнолуние от радиации, обитают огромные караси-мутанты, поедающие за день пару тонн отходов, — так муниципалитет избавляется от мусора. Караси с удовольствием слопают и мертвую красотку.
Решено! Жаль, ковров в квартире нет. Только парочка несерьезных паласов. Попросить у соседей? Василий сомневался, что дадут, зато точно позвонят куда следует и сообщат. Вычислить, зачем молодому человеку внезапно понадобился ковер, элементарно. Ведь все так делают.
Использовать простыню? А если кто спросит, где и куда, ответить, мол, в прачечную несу грязное белье. А то мама на работе устает, примерный сын желает сделать ей сюрприз. Причем приятный, а не как обычно. Да! Точно! Так и надо! Решение принято, подходящая простыня найдена и расстелена на полу. Уложить тело и завернуть…
В процессе укладки Василий что-то сделал не так — то ли тронул пупок покойницы, то ли дернул Анжелу за волосы. А может, причина в том, что напоследок он решил изучить строение ее половых органов? Неважно. Важно, что с мертвой девушкой произошло нечто странное.
Тело ее внезапно изменило очертания, истончилось и в конце концов стало не толще простыни, в которую Васька собирался его завернуть. Только раскрытый череп выделялся на белой плоскости жутким футбольным мячом, порванным легионером из Восточной Европы.
Васька оторопел.
В замке входной двери заскрежетал ключ.
— Эй, родственники, я пришел! — послышался наигранно веселый голос отца. Отец всегда так говорил, когда выпивал сверх положенной нормы. Небось штаны уже мокрые…
Не зная, как поступить, Васька юркнул за портьеру.
В комнату, шатаясь и благоухая мочой и алкоголем, вошел папа Виталик. Споткнулся о голову Анжелы, пробормотал пару нецензурных слов и громко вздохнул. Он присел и бережно скатал расплющенное тело в рулон. Открыл сейф и аккуратно определил то, что осталось от прекрасной девушки, на полку. Рядом отец пристроил свой кошелек. Толстый-претолстый кошелек из крокодиловой кожи. Непромокаемый. Набитый купюрами крупного номинала, выглядывающими наружу.
Сейф захлопнулся, отец повалился на диван и захрапел.
Ключ от сейфа остался в замке.
Кончик бура уперся в грудь Старлея.
В животе бойца ВКС скопилось достаточно жара, чтоб испепелить подстенник вместе с тушканчегом, но Василий почему-то мешкал. Странно, но камикадзе тоже не решался убить врага, из-за которого оказался в безвыходном положении. Если бы не Василий, его, тушканчега, не отправили бы спасать Стену.