просто в память превращается
и собака с ним всегда
Очухался Кир опять в камере и опять треснулся башкой о верхние нары — это уже становилось дурной привычкой. Проморгался, встал. Кряхтя и потирая разбитый лоб, он раскидал скелеты, вдохнул поглубже и нырнул в подкоп.
Кир, чертыхаясь, по-пластунски полз в узком, будто червем в яблоке выгрызенном тоннеле. Его окружал черный обсидиан. Некоторое время спустя под локтем что-то хрустнуло и осыпалось крошкой. Кир остановился и прислушался. Снизу, совсем неподалеку, доносился человеческий голос. И голос этот говорил примерно следующее:
— Слушайте меня, о Бандар-Логи. Сегодня мы побеседуем о религии, и я с легкостью докажу вам, что всякая почти религия — а в особенности та, о которой пойдет речь, — подобна фаст-фуду. Так же как фаст-фуд сочетает в себе все то, чего жаждет тело: сахар, соль, жиры, — так и религия сочетает в себе самые желанные качества человеческой морали. К примеру, милосердие, прощение и любовь к ближнему. И так же как фаст-фуд делает взыскуемую пищу легко доступной, так и религия подает нам мораль в удобной пластиковой упаковке, для потребления на ходу. Остерегайтесь фаст-фуда, о мои Бандар-Логи!
Тут речи неизвестного прервались почему-то хрустом и чавканьем. Спустя минуту чавканье затихло, и голос продолжал:
— Так на чем бишь я остановился? Ах да. Фаст-фуд. О, все эти бургеры, куриные крылышки, прожаренные в масле луковые колечки, хрусткие, мелкой солью присыпанные чипсы. Прочь, искушение, прочь!
Снова хруст и чавканье и, после паузы:
— Вы возразите мне, Бандар-Логи, и скажете, что религия занимается не только вопросами морали, но также справедливого воздаяния и посмертия. Что я вам на это отвечу? Фаст-фуд — тоже отнюдь не только и не столько еда. Это, поверьте мне на слово, целая идеология. Наиболее пронырливая из сетей давно осознала, что основной мишенью являются дети, — и немедленно добавила к своим аккуратным упаковкам отравы пластиковые игрушки и бонусы в виде халявных билетов в цирк…
На этом терпение Кира лопнуло. Устав слушать доносившийся снизу бред, он прополз еще немного вперед — и провалился в отверстие, умело замаскированное картоном. Приземлился он на что-то крупное и костистое. Крупное и костистое жалобно охнуло. Кир сполз с ушибленного и огляделся. Он находился в камере, размерами и вправду уступающей его собственной. На полу чадил масляный светильник. Хозяин узилища успел принарядиться, видимо, ожидая гостя. Волосы Жор-Эль убрал под бандану с японским солнцем, нацепил майку с портретом Че и почему-то утепленные штаны от зимней униформы бойцов Первой горнострелковой дивизии вермахта, с нашивкой-эдельвейсом в тыльной части. Удивило Кира, однако, не это, а то, что в камере Жор-Эль был не один. На полу сидели на задних лапках примерно две дюжины крыс, а по стенам устроилось немереное количество летучих мышей. Они свисали вниз головами, завернувшись в крылья и слабо попискивая. Изо рта хозяина торчал кончик крысиного хвоста и мышиное крылышко. Жор-Эль быстро проглотил то, что было во рту, и шутливо поклонился Киру:
— Прошу к нашему шалашу.
Кир почесал в затылке:
— Ты, как я погляжу, проповедуешь крысам? Славный способ провести вечность.
Жор-Эль таинственно улыбнулся:
— Это тот случай, когда пища физическая и духовная связаны неразрывно, сынок. Почему-то на