Наташка, расстроившись в Божьем храме, сопела рядом. Заслушавшись батюшку, она, горько всхлипывая, глотала слезы. Вспомнила все гадкое, что творилось в ее жизни, и свою товарку Татьяну, с которой, вероятно, случилось что-то нехорошее.
– Выпить хочешь? – услышал Лука ее шепот.
– Ты что? В церкви – это великий грех, – напомнил ей Лука.
– Пошли отсюда, – не выдержала она, – душу он мне рвет своей проповедью.
Они вышли из церкви, и Наташка, пригубив сама из початой бутылки водки, поднесла горлышко к его губам. Он отхлебнул. Потом она приложилась еще.
– Я вообще-то не пью, но сегодня такой день. Это ведь Танька меня... в профессию посвятила, а потом... – Она махнула рукой.
Лука не спрашивал, что случилось потом. Толпа, состоящая в основном из молодежи, окружила церковь и, несмотря на мороз, не расходилась. Однако своих Луке рассмотреть не удалось. Поймав на себе чей-то острый взгляд, он потащил Наташку подальше.
– Пойдем к тебе, а? Ты ведь где-то неподалеку живешь? – еле переставляя ноги, попросилась она.
– Я живу в общаге, не один. – Вести проститутку в общежитие совсем не хотелось. Одно дело – сокурсница... – Давай здесь, а? – показывая на пушистый белый снег Ленинских гор, захмелев, предложил он. – Я заплачу, у меня валюты...
– Холодно, – поежилась Наташка, – а деньги я сегодня не беру.
– Я тебя согрею.
Они спустились с гор вниз к Москве-реке, он подстелил свое пальто. Деревья Нескучного сада раскачивались над ними.
– Не двигаться, – раздался вблизи жесткий голос.
Два здоровенных дружинника вытащили их из сугроба.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
В отделении милиции, куда доставили молодую пару, они встретили знакомых ребят, из тех, с кем направлялись в церковь. Их схватили раньше, до того как Лука улизнул с подругой.
Наташку, отделив от остальных, куда-то увели. Она вела себя развязно, пела песни и обзывала милиционеров. Чувствовалось, что в ментовке она не впервой.
Студенты, напротив, были перепуганы, кто-то просил отпустить, извинялся, кто-то качал права, требовал предъявить обвинение.
Срочно был поднят с постели комсорг курса. Разозленный, что не смог убедить ребят, он начал толкать гневную речь о долге комсомольца, о том, что церковь несет ерунду и советским студентам не годится верить во всякую чушь.
Лука сам не понял, как это произошло. Вспомнилось детство, сын председателя Петька, что обзывал его и бил. В голову ударил алкоголь. В трезвом виде такого он бы себе никогда не позволил. После слов о продажных служителях Богу и о поповских прихвостнях, с особым смаком произнесенных комсоргом, он вышел вперед перед притихшей группой ребят и изо всех сил вмазал по открытой комсомольской морде.
Лука был не из слабаков, да и силы не рассчитал: через минуту глаз молодежного вожака стал темно- синим, и от неожиданности он, не удержавшись на ногах, упал.
Дружинники долго били Луку ногами. Утром выкинули на улицу. Подобрала его Наташка. Она поджидала его, подговорив знакомого дежурного сержанта. Доставила на свою съемную квартиру и вызвала врача.
– До свадьбы заживет, – пообещал тот, – пусть радуется, что не худой, иначе ребра бы все переломали. Легкое сотрясение мозга.
Выписал таблетки, которые Наташка тут же приволокла из аптеки.
К вечеру она, оставив Луку у себя, потащилась с похмелья на работу.
– Ты поспи, утром пойдешь к себе в общагу.
В общежитие его впустили только забрать вещи.
– Ты исключен из института, – сказал комендант, – а потому и отсюда тебя выписали.
– За что? – не поверил Лука.
– Иди к ректору, объясняйся, я человек маленький.
Попасть на прием к ректору Луке удалось только через неделю. Секретарь монотонно сообщала, что ректор занят.
Седой интеллигентный мужчина, не поднимая головы от бумаг, тихо спросил:
– До меня дошли сведения, что ваши родители священнослужители. Это так? – Лука молчал. – Вы подделали документы при поступлении? – Лука не отозвался. – Что вы молчите?
– Я хотел бы доучиться. – Голос Луки звучал просительно.
Ректор покачал головой и печально взглянул на бывшего студента:
– Это самое большее, что я могу для вас сделать.
– Что именно? – удивился Лука.
– Не предавать огласке ваше происхождение, молодой человек, а также ваш поступок с подделкой документов... просто отчислить за аморальное поведение. Вы до полусмерти на глазах милиции избили комсорга. Он представил справку из больницы.
Вылетев из кабинета, Лука помчался к Гарику.
– Не распускай слюни! Через год все забудут, подашь на восстановление. Пока занимайся бизнесом. Будут деньги – все остальное приложится. Теперь работы у тебя прибавится, будешь не только покупать, но и продавать.
– Кому?
– К моим клиентам тебя допускать опасно, – вслух рассуждал Гарик.
– Почему?
– Ты хитрый враль. Даже меня сумел вокруг пальца обвести.
Гарик имел в виду, что Лука не рассказал ему всей правды о себе, прикинулся сирым, убогим дурачком.
– А кому же я буду продавать? Я не москвич, знакомых никаких.
– Найдешь. У нас ведь барахолки при рынках имеются, где старое можно сбыть. Там старушки рвань поношенную продают. Незаконно, но на них сквозь пальцы милиция смотрит. Однако богатый покупатель туда тоже заглядывает. Только будь осторожен! Востроглазые сержантики на таких, как ты, страсть как любят вести охоту. Помнится, я однажды на рынке сам «аляску» купил, шикарную, с капюшоном. Не успел до ворот дойти, как меня прихватили, в ментовку притащили, акт составили, будто я ее продавал. Двух свидетелей откопали, те все подписали.
– И что?
– Отпустили.
– Как?
– Пришлось куртку им оставить.
Советы Гарика не помогли. Через неделю Луку взяли с поличным. Не потому, что он был лопухом. Просто ему не повезло. Попал под спецоперацию «Ондатра». Проводилась облава на цеховиков. Те сбывали по Москве партию мужских ондатровых шапок. Обложили все комиссионные и рынки.
Переодетый дружинник несколько раз обошел прилично одетого Луку.
– Хорошенького ничего? – заискивающе спросил он.
– А что тебя интересует?
– Да все! Понимаешь, из армии пришел – на два года офицером после вуза загребли, одеться хочу. На Севере служил. Денег куча. В магазинах – голяк.
В сумке за плечами у неудачника продавца было две пары новеньких джинсов.
– Джинсы хочешь?
– Конечно, хочу, – якобы загорелся парень.
Лука полез в сумку.
– Эти мне маловаты, – разглядывая одни, притворился дружинник. – Может, размер побольше есть?
