родительскому нежеланию поискать счастья в Москве.
Взяв адрес далекой родственницы – двоюродной сестры отца, она отправилась в столицу. Рассудила так: «Если в консерваторию не попаду, может, хоть на работу по специальности устроюсь. Столица все-таки! Буду пробовать на следующий год. Все равно поступлю! Под лежачий камень вода не течет!»
Родственница оказалась не богатой, но практичной женщиной. К счастью, проживала она в центре, в старом доме, совсем недалеко от консерватории. Узнав, что смелая девушка решила поступать не просто в вуз, а именно в консерваторию, прямо спросила, есть ли у нее блат.
– Нет, – широко раскрыв свои огромные серые глаза, замотала головой Клавочка. – Что вы такое говорите? Ведь это консерватория! Там нужен только талант!
– Как же! В Москве сейчас, когда все кувырком, без блата даже хлеба в булочной не купишь!
Умудренная жизненным опытом тетка судачила о планах племянницы с кумушками на скамейке во дворе.
– Неизбалованная девочка, наивная, думает, ее в консерватории так и ждут! А ведь у нас все по блату, все по блату, – кудахтала она.
Кумушки согласно кивали, поддакивая соседке.
– В консерваторию, говоришь? – вдруг встрепенувшись, спросила одна из подружек тетки. – Это здание за углом, с памятником во дворе? Так у меня же там блат – сватья гардеробщицей всю жизнь работает.
– Может, покажет девочку кому надо? Я уж перед тобой в долгу не останусь, – обрадовалась двоюродная тетя Клавочки. – Если что, подсоблю, окна помою или в очереди постою, тебя ведь ноги совсем уже не носят. Ты вон какая слабая. Девчонку больно жаль. Она такая чистая!
– Да Бог с тобой, какой долг? И сама вижу, девочка скромная, не то что моя внучка-оторва. Курит, парней без матери приводит, и скажу вам по секрету, что выдумала: на пупок кольцо какое-то повесила. Я ей говорю: «Срам-то какой! Кому ж ты его показывать собралась?» А она мне отвечает: «Кому надо, тому и покажу». Во как теперь! Ни «здрасьте» тебе, ни «до свидания» не скажет. А твоя, как только завидит, что я ковыляю, тут же спрашивает: «Может, вам сумку поднести, тяжелая ведь?» Такой и помочь не грех. А то ведь, бедная, пропадет тут!
Посоветовавшись со сватьей (а та оказалась пронырливой бабой, все ходы и выходы знала, договорилась с кем надо), назначила день собеседования. Кумушки всем двором снаряжали девушку.
Когда взволнованная Клавочка, одетая в скромное темное платьице, с нотной папкой в руках вышла во двор, тетки, оглядев ее со всех сторон, постановили, что в таком виде не стыдно хоть куда: «Ни брюха оголенного, ни размалеванной морды!»
– А реснички можно было бы подкрасить, – возникла было одна из теток, – уж больно они белесые у тебя!
На нее зашикали так громко, что она отступила.
– Может, платьишко надо подлинней, – предположила другая.
– У нее и так не короткое, – возразила двоюродная тетка, – коленки прикрывает, и ладно. Девки сейчас все в брюках, задницу обтягивают, или в юбках до пупа.
– Да не об этом я толкую, – настаивала на своем советчица. – Вот те музыкантши, что на пианине играют, у них платья в пол. Может, мода такая в их консерватории, чтобы черное и в пол? Сама по телевизору видела.
– Это только когда они концертируют, – объяснила Клавочка теткам, – на учебу в обычных ходят.
– А-а, – понимающе закивали женщины.
– Ты волосы-то заколкой подколи, что они у тебя все на глаза лезут? – последние наставления в дорогу давала сестра отца.
Непослушные светлые прядки то и дело спадали на глаза Клавочки. Она и сама сердилась на них за это. Послюнявив пальцы, она прилепила их ко лбу.
– Ну, с Богом. – Тетки дружно перекрестили Клавочку и проводили до самых ворот. А та, что взялась оказать протекцию, завела в само здание и просеменила аж до самого гардероба.
– Вот, – подвела она девушку к своей родственнице, – Клавдия, про которую я тебе говорила.
– Так, – оглядев Клавочку с головы до ног и оставшись довольной, протянула гардеробщица и, обращаясь к девушке, добавила: – Ты посиди тут, в гардеробе, вместо меня, я мигом, начальницу приведу. А ты ступай себе, ступай, все будет хорошо. – Она похлопала родственницу по плечу и припустилась вверх по лестнице.
Музыкальный храм и люди, которые изредка появлялись в холле, – все это вызвало в душе девушки неподдельный трепет.
– Поднимайся сюда, – позвала гардеробщица с широкого лестничного пролета Клавдию, – иди за мной.
Девушка мигом взлетела по лестнице вверх, промчалась по коридору вслед за шустрой теткой и оказалась в просторном кабинете, где на стенах висели портреты выдающихся музыкантов: Чайковского, Бетховена, Глинки, Римского-Корсакова.
За широким письменным столом сидела строгая седая женщина в очках.
– Иди, тетя Паша, – отправила она гардеробщицу, – мы сами с девушкой разберемся. Ну-с, как тебя звать? Где жила, кем работала, есть ли трудовая книжка?
Вопросы сыпались один за другим. О музыкальном образовании и вообще желании Клавы учиться музыке начальственного вида дама даже не поинтересовалась.
– Ну хорошо, – после тщательных расспросов заключила она, – ты тут, Клавдия, погуляй пока по коридорам, можешь в аудитории заглянуть, и приходи... – Она посмотрела на часы и, прикинув что-то, добавила: – Этак минут через тридцать, я тебя кое-кому собираюсь представить.
Когда Клавочка выскочила из кабинета важной дамы, сердце выпрыгивало у нее из груди. Она не помнила, как прошли эти тридцать минут, звуки музыки и пения, доносившиеся из-за закрытых дверей аудиторий, добавляли эйфорию в ее и без того радостное состояние души: она в Московской консерватории, ее выслушали, ее примут, ее непременно примут учиться, и тогда она выполнит то, что мысленно пообещала много лет назад самому красивому человеку на земле!
Мимо нее проходили солидные люди, пробегали молодые студенты, но ничего этого Клавочка не замечала.
– Где ты там бродишь? – пришлепала за ней тетя Паша. – Тебя обыскались, быстрей заходи. – Она схватила растерянную Клавочку за рукав и впихнула в знакомый кабинет.
Теперь кроме строгой женщины, что с пристрастием допрашивала ее, здесь сидела еще одна. Высокая, сухощавая, с длинной шеей и очень прямой спиной, она кого-то напоминала Клавочке, но от волнения память девочки рассыпалась на куски.
Летняя шляпка прикрывала немолодое, но тщательно ухоженное лицо гостьи. Заграничный костюм из легкого трикотажа обтягивал идеальную фигуру.
Она вновь повторила те же вопросы, которые ей задавала женщина в очках: где жила, где училась, где работала. И вновь ни слова о музыке.
Переминаясь с ноги на ногу и отвечая на вопросы второй дамы, Клава вдруг вспомнила: это же известная всей стране балерина Любовь Царева!
От волнения слова с ответами стали застревать у девушки в горле. А уж после непонятной фразы балерины она и вовсе онемела.
– Ну, зачем, зачем ты это все себе напозволяла? – Лицо балерины выражало жалость к Клавочке, смешанную с пренебрежением.
– Вы-ы о чем? – переборов волнение, выдавила из себя девушка.
– Я, голубушка, о твоем весе. Ты ведь совсем молоденькая! Как ты могла? Тебе знакомо слово «диета»?
Щеки девушки стали пунцовыми, но она, набравшись мужества, ответила:
– Любовь Михайловна, я ведь не балериной собираюсь стать, а музыкантом. Оперные певцы, я читала...
– Ой, прости, прости меня, девочка! – Столько раз присутствовавшая при отборе абитуриентов в балетное училище, где вес и осанка – главное, бывшая балерина просто не сдержалась.
Седая женщина в очках, та, что до этого беседовала с Клавочкой, с удивлением уставилась на
