– А зачем? Если любишь, то хочется все отдать, а если нет, то для чего все это?
– У тебя старые понятия в голову забиты. В Москве все по-другому. Представь, если не повезет и ты никого не полюбишь, так и умрешь, ничего не попробовав?
– Мне кажется, любовь в каждом человеке есть обязательно. Особенно в женщине. Только не каждая знает. И это чувство, оно... оно, как бы тебе это сказать, оно гораздо сильнее и, наверное, приятнее, чем то, о чем ты рассказываешь.
– Ты, наверное, динозавр, – звонко рассмеялась Дана. – Тебя археологи раскопали и моей матушке подсунули.
– Ты не понимаешь, что такое любовь! – с горечью воскликнула Клавочка.
– Я и не утверждаю, что она мне знакома, – беспечно отозвалась Дана.
– Любовь – это такое состояние, что начинает чаще биться сердце, кружится голова, когда ты просто видишь любимого человека, знаешь, что он есть... где-то рядом.
Когда Клаве наконец-то посчастливилось первый раз увидеть в доме Арсения Царева, у нее действительно закружилась голова.
Было воскресное утро.
Любовь Михайловна, спавшая отдельно от мужа в огромной большой спальне, попросила приготовить и принести ему в кабинет кофе.
«Наконец-то», – пронеслось в голове Клавочки, она без задних ног понеслась на кухню.
– Только покрепче! – крикнула хозяйка вдогонку девушке.
От волнения зерна не хотели слушаться и выскакивали из кофемолки. Глядя на бурлящую недовольную пенку во все глаза, Клава два раза дала ей убежать, а потому два раза переваривала кофе. Наконец она справилась с несложной задачей.
Путь до кабинета из кухни был для девушки длиною в жизнь.
Она постучала и, услышав разрешение войти, толкнула дверь. Академик, чуть изменившийся за эти годы, но все такой же красивый, видный, сосредоточенно читал газету.
– Здрав-ствуй-те, – пролепетала Клава и, подойдя к письменному столу, споткнулась о ковер. Чашка перевернулась и вылилась на полированную крышку, струйка горячего напитка замочила край газеты.
– Ну что вы такая неуклюжая, Дуся? – проворчал академик, не отрывая глаз от чтива.
– Я Клава, – ни жива ни мертва, прошептала девушка.
Он скользнул взглядом по ее лицу и пробормотал:
– Экая вы молодая, Клава! Вам бы учиться, а не кофе тут у нас варить!
– Так я же... – Окрыленная Клавочка хотела было рассказать, что она именно для этого и приехала в Москву. Даже в ее голове возникла мысль, что ученый вспомнил ее, не зря ведь про учебу заговорил! Но в этот момент в комнату влетела Данка. Она со всего маху плюхнулась к отцу на колени и обняла его за шею.
– Доброе утро, папка! Я так давно тебя не видела, соскучилась! – Она чмокнула его в щеку.
Сколько бы отдала Клавочка, чтобы вот так же, как Данька, дотронуться до любимых рук, шеи, лица... теперь они были так близко. Если бы кто знал!
Но сейчас срочно нужно ликвидировать следы своей неловкости. Пока Клава бегала за тряпкой, тщательно вытирала все до блеска, кофе Цареву принесла Дана.
– Откуда у нас эта девочка? – подслушала Клавочка за дверьми разговор отца с дочерью.
– В консерваторию не поступила, мама ее где-то подобрала. Откуда-то из глубинки приехала.
– А-а, – рассеянно отвечал ученый. – А Дуся что?
– Дусе мы все надоели, у нее внучка родилась, а есть нечего, она к себе в деревню мотанула.
– Скоро и эта мотанет, – повторяя жаргон дочери и, видимо, продолжая заниматься своим делом, пробубнил академик.
– Папка, она умная, романтичная и такие тоскливые блюзы на фано бацает. Обрыдаешься!
– Дожили, пианистки в домработницы подаются. Куда катимся?
– Ну да, она говорит, что у них в городе давно есть нечего. А тут, в Москве, раздолье, лафа. А у нас подавно! Мама научила ее спецстоловкой пользоваться, они с твоим водителем ездят нам талоны отоваривать. А там, папочка, чего только нет! Давно коммунизм наступил!
– Ни у кого больше времени нет по спецраспределителям ездить? – недовольно воскликнул ученый.
– Конечно, нет. Ведь раньше Дуся всем занималась, она там в очередях стояла.
– Там тоже очереди?
– А ты как думал?
– Дуся почти член семьи, столько лет у нас прожила, а эта девочка молодая. Какие у нее мысли о нас? Нехорошо!
– Мысли обыкновенные, что великих людей, как ты, папочка, нужно подкармливать, когда в стране плохо с продовольствием. Даже при Ленине спецпаек ученым полагался. От партийных деятелей какой толк? А вы – воплощение их идей в жизнь!
– Ладно, ладно, – поморщился ученый. – К чему эта пропаганда?
– Я, если ты еще не забыл, на факультете журналистики учусь. Значит, будущий идеолог, и пропаганда – моя профессия.
– Данка, скажи мне, что, у нас в стране на самом деле так плохо с продовольствием? А?
– Плохо, папочка. Уже талоны на сахар ввели.
– Ну ладно, ладно, иди к себе, мне поработать надо.
Другие встречи с Царевым не были для Клавы такими же неловкими, ужасными, как та, первая, но он всегда выглядел занятым, погруженным в свои мысли, почти не замечающим ее.
Жизнь в доме, когда он не появлялся, казалась пустой и бессмысленной. Клавочка писала в своем дневнике:
«Снова неделю он не был дома. Где-то на испытаниях. Любовь Михайловну ничего не волнует. Опять к вечеру понаехало полно народу. Конечно, интересно смотреть на настоящих артистов, которых раньше видела только в кино. Все они так близко, рядом, ведут себя как обыкновенные люди: едят и пьют, только подноси. Даже готовить ничего не надо, кажется, сырыми продукты слопают, а делают вид, что это для них второстепенно, что приехали почтить великую балерину. К приезду Арсения Антоновича ничего не останется. Решила самое вкусненькое, то, что он больше всего любит, приберечь, так ночью Роман с друзьями явился и, пока я спала, они весь холодильник подчистили. Не нравится мне один балерун. Его звать, как нашего Ромку, тоже Роман. Кстати, наш Ромка жениться собрался. Говорят, ему надо, чтобы сразу после диплома за границу уехать. А неженатых не пускают.
Этот второй Роман, артист, как-то странно себя ведет с Любовью Михайловной. Когда никто не слышит, он ей дерзит, а перед всеми показывает, что относится к ней с большим уважением. Она его все время прощает и смотрит на него такими глазами... Я не хочу думать о плохом. Это нечестно с моей стороны, но все чаще и чаще в душу закрадывается мысль, что она не любит мужа. Боже мой, как она может плохо относиться к такому человеку? Он святой!»
«Наконец он приехал из командировки. Я тут же отправилась за продуктами. Не важно, что в пятницу в Доме правительства – так называют место, где их выдают, – большущие очереди. В очередях люди почти все знают друг друга и даже выдавальщиц в фартуках и чепчиках зовут по именам. Вместо талонов с круглой печатью, которые вырывают из ежемесячных книжечек, в сумку перекочевывают пакеты с баночками икры, крабов, свертки с семгой, деликатесами и специальным мясом, которое мне никогда раньше не приходилось видеть, – называется вырезка. Но даже у них существует блат, потому что на всех чего-то не хватает. Подмигивают выдавальщицам, если что кончилось, и тогда этот продукт достается из-под полы. Арсений Антонович любит вкусный чай – цейлонский или индийский со слоном. Я набрала много чая, пока есть. И еще он любит готовые котлеты. Здесь они по-настоящему вкусные, даже вкуснее домашних. Наверное, у них там, в правительстве, хороший повар».
«Арсения Антоновича я почти не вижу, даже в те редкие минуты, когда он бывает дома, мы встречаемся редко. Но я чувствую его за стеной, рядом. Иногда даже подхожу к дверям кабинета и стою просто так. Только чтобы никто не заметил. Мне так хочется сделать ему что-то приятное. Я даже не всегда могу его накормить. Он уезжает на рассвете, когда я сплю. Приезжает – я сплю тоже. Кажется, вовсе не помнит обо мне. По телефону продолжает разговаривать со мной как с Дусей. Он уже не
