жизнь и он вообще не забудет о моем существовании?
Николай Сергеевич не ожидал встретить такого отпора и несколько растерялся.
— Стопроцентной гарантии ни в чем не бывает, но если бы ты взглянула на его временную избранницу, то поверила бы в гарантию и даже ревность и самолюбие обошли бы тебя стороной. До того она некрасивая, если не сказать — страшная, что кроме брезгливости других чувств не вызывает.
— Пусть сам выбирает: или я, или будущее материальное обеспечение ваших внуков, — твердо сказала Нина, и Николай Сергеевич не сразу нашелся, что ей ответить.
«Что за молодежь пошла? Для них же из кожи лезут, а они сами ставят палки в колеса. Хотя бы не мешали», — подумал Груздев.
— Мне бы не хотелось, чтобы ты отговаривала сына и ставила его перед выбором. С ним мы уже решили, а ты можешь только помешать, — уколол он ее и попал в точку, задев больную струнку.
— Пусть поступает так, как считает нужным, — с достоинством ответила Нина, но на глаза навернулись слезы. — Я не стану мешать и даже помогу ему, — закончила она дрогнувшим голосом и взялась за ручку дверцы.
— Я отвезу тебя, — поспешил сказать Груздев, догадавшийся о ее намерении покинуть автомобиль.
— Сама доберусь. — Нина уже опустила ноги на асфальт.
— Я не ставил целью унизить тебя и хоть чем-то обидеть, наоборот…
Но она уже не слушала его, и только удаляющееся цоканье каблучков послужило Николаю Сергеевичу неопределенным ответом. Он сделал все, что было в его силах, и теперь судьба сына зависела от решения Колесниковой.
— Подождем до вечера, — шепотом произнес Груздев и включил зажигание.
Василий еще раз взглянул на часы — стрелки циферблата показывали восемнадцать часов сорок минут, а они договорились встретиться с Ниной в семнадцать тридцать. «Уже не придет, — промелькнуло в его голове. — Последнее время с ней творится что-то неладное: то опаздывает, то совсем не является на встречу». Он бросил на землю недокуренную сигарету и посмотрел по сторонам в надежде поймать свободное такси. С этим ему повезло, и через каких-нибудь пятнадцать минут он вышел из машины у дома Колесниковых.
Дверь в квартиру долго не открывали, и когда Василий собрался уходить, то услышал щелчок замка.
— Тебе кого? — поинтересовался мужчина с мокрой головой, в махровом халате на голое тело.
— Нину.
— Я ее отец, — представился Виктор Тимофеевич. — А тебя зовут Василием?
— Да, — машинально ответил парень, абсолютно ничего не понимая. Главу семейства он видел впервые.
— Подожди минуту.
Мужчина скрылся в глубине квартиры, но сразу вернулся и сунул визитеру запечатанный конверт.
— Мне? — неуверенно протянул руку Груздев.
— Если ты Василий, бывший Нинкин жених, то тебе, — усмехнулся Колесников.
— Это именно я. Но почему бывший? — Виктор настолько растерялся, что не мог сразу сообразить, что происходит. — Мне бы поговорить с Ниной или хотя бы с Натальей Михайловной, — как-то робко попросил он.
— Они больше не живут здесь, — буквально огорошил его собеседник.
— Как не живут? Где теперь я их могу найти?
— С Натальей Михайловной мы сегодня официально развелись. — Чувствовалось, что сообщение данной новости Виктору Тимофеевичу доставляло немалое удовольствие. — Она уехала из города вместе с дочкой, а куда, мне не докладывали. — И очередной щелчок двери известил парня, что хозяину квартиры больше не о чем разговаривать с ним.
Василий вышел на улицу, до конца не веря в действительность происходящего. Он не знал об утренней встрече отца с его любимой девушкой.
Василий не заметил, сколько и в каком направлении он брел, очнулся в незнакомом месте, на какой- то захолустной улочке окраины города. Он сидел на придорожном бордюре, и редкие машины обдавали его пылью, а на небе светила полная луна. Только сейчас Груздев обратил внимание, что в руках у него конверт. Василий тяжело поднялся и направился к столбу с фонарем, который разбрасывал вокруг себя тусклый свет, достаточный для того, чтобы прочитать письмо.
Василий! Мне было очень хорошо с тобой, но у нас было лишь мимолетное увлечение. Я встретила другого. Прощай и не ищи меня.
Чтобы не ронять своей чести и гордости, девушка оставила такое послание, где уверяла, что не он, а она бросает его.
— Лицемерка, — произнес вслух парень и смял письмо, но не выкинул, а сунул его в боковой карман брюк. Домой Груздев-младший явился лишь под утро.
Неизвестность гнала от Николая Сергеевича сон, и он встретил сына бодрствующим, но вопросы задавать опасался.
— Водка осталась? — спросил Василий, ничего не объясняя.
— В холодильнике две бутылки «Смирновской», сейчас принесу.
Николай Сергеевич поспешил на кухню. Он принес одну бутылку водки, минеральную воду и на двух тарелках холодную закуску. Затем разлил спиртное по рюмкам и пододвинул одну сыну. Тот молча перелил горячительный напиток из рюмки в фужер и долил емкость уже из бутылки. Не произнося тоста и не чокаясь с Николаем Сергеевичем, на одном дыхании влил в себя содержимое фужера, даже не поморщившись.
— Тяжело мне, отец, — произнес он лишь спустя некоторое время.
— С Ниной поругался? — осторожно задал вопрос отец.
— Она меня бросила. — И сын, порывшись в кармане брюк, выложил на стол смятую бумажку.
Груздев-старший поставил рюмку, которую до сих пор продолжал удерживать в руке нетронутой, взял и расправил лист, пробежав глазами рукописный текст.
«Ничего, придет время, и я сам помирю их», — подумал он, а вслух сказал:
— А кто передал тебе письмо? Ее мать?
— Ее отец, а мать уехала вместе с дочерью.
Если бы Василий не был рассеян, то заметил бы, что при упоминании о Колесникове отец недовольно скривил губы.
— Они его бросили одного?
Этот вопрос интересовал собеседника в неменьшей степени, чем остальные.
— Они развелись.
И Василий рассказал все, что ему стало известно из короткого общения с Виктором Тимофеевичем, опять не заметив, как при этом внимательно и настороженно слушает его Николай Сергеевич.
— От кого, от кого, а от Нины подобного не ожидал, — напустил он на себя удивленный вид.
— Можно подумать, что я ожидал? Как гром среди ясного неба… — И сын замолчал, не закончив мысль.
— Плюнь на все и женись на богатой, — посоветовал отец.
— Верно! — воскликнул Василий. — За это стоит выпить. — Он разлил оставшиеся полбутылки водки по фужерам, поднял свой и произнес: — Не любовь, так богатство. — В этот раз сотрапезник одобрительно кивнул и поддержал сына. Через пятнадцать минут они распевали застольные песни, разбудив соседей, которые стучали в стены со всех сторон, но они их игнорировали.
Два часа сна хмель из головы Николая Сергеевича не выветрили, но бодрости немного добавили. Он
