— Мы что-то сделать пытаемся, — говорит Кошида. — Вот здесь, — он тычет пальцем в темноту, в сплетения строительной сетки и баньяновых веток, — тут хоть использованы старый кирпич и целые деревянные столбы. Но это редкость, потому что в реставрации охрана памятников непосредственно участвует. А бывает знаешь как!
Знаю, мы уже порядком повидали новых бетонных храмовых чудищ. Взять хотя бы тот огромный буддийский храм с жирными бетонными слонами у входа, переходами, галереями и огромной прогулочной крышей при двух башнях. С крыши видны толстые пагоды с балконами: не поймешь, то ли храм, то ли жилой дом. Внутри куча всяких залов — места хватило бы и для университета, и для небольшого театра. Бетон… Бетон и дерево. Интересно, но противно.
Кстати, храм тайваньский в полной мере не деревянный — стены у него кирпичные, а на них уже укладывают деревянные балки каркаса крыши. Столбы и всякую прочую дребедень тоже собирают из деревяшек. Во время реставрации разбирают все, кроме торцевых стен. Статуи и алтарь-жилище бога переносят в соседние, построенные специально для этого красные ангары. Туда пока люди будут приходить молиться.
А внутри реставрируемых храмов пыль и битая черепица с зеленой глазурью. Несколько особенно огромных статуй не смогли вынести и накрыли их домиком-навесом из досок. С окошком — чтобы богам не скучно было… Полуголый парниша смолит балки, сидя на козлах. Девица в шароварах красит олифой деревянного кудрявого льва. Пахнет тайваньским хиноки — кипарисом, из него все сделано. В Японии тоже из кипариса почти все, по крайней мере все хорошее, по выражению Сакураи. Но запахи у тайваньского и японского хиноки разные. Очень забавно. Мы все нюхали. Наша хрупкая сигаретная реставраторша показывает местному персоналу технологию замазывания щелей на старом дереве. Мы с Косидой тоже внимаем: интересно, как она работает, — как мышь, тихо и тщательно, с кучей всевозможных прибамбасов типа целлофановых фунтиков, чтобы клей в узкую щелку было удобно вливать. Если дерево темное, в клей надо добавлять темный пигмент из коробочки от фотопленки…
Сакураи принес мне местную рулетку — на ней четыре системы делений: сантиметры, футы, старинные японские сяку[50] и тайваньские не знаю что. Прикол в том, что на этих тайваньских делениях указаны красным благоприятные числа, а черным — вредные. И не один мастер не использует такой черный размер для постройки дома или храма.
— Это как-то связано с пропорциями?
— Неа, это просто предрассудок.
— Надо же!
Неизгладимое впечатление — посещение местной аптеки. Точнее, я даже не знаю, можно ли назвать аптекой заведение в духе кабинета алхимика. Вряд ли там есть хотя бы аспирин. Зато куча трав и всяких разных банок с заспиртованными корнями довольно неприличного вида, сушеных фруктов, старинных аптечных весов, порошков в бумажных кулечках… И спиртовых настоек «для поднятия духа».
И фрукты в Тайване особенные. Помимо ставших привычными за годы шатаний по разным южным закоулкам папайи и манго, имеются и некоторые особенные. Например, странный фрукт гава — зеленый, с плотной кожицей, формы груши, на вкус немного напоминает смородину, но довольно жесткий (кажется, что-то близкое к айве). Или еще — крупные чешуйчатые красные овальные плоды неизвестного названия[51], или маленькие коричневые и круглые, похожие на молодую картошку фрукты, которые продают в пучках вместе с их тонкими веточками. Шкурка с этих малявок облупливается, как с перепелиного яйца. А внутри они прозрачно-белые и сладкие, с одной черной блестящей костью посередине. Похоже на рамбутан, только разновидность другая, наверное.
Вообще, тайванская еда немного похожа на китайскую, но есть свои особенности — например, пристрастие к жареным лягушкам. Как их в ресторане принесли, все японцы сразу сделали загадочные рожи и сказали мне, что это очень вкусно, но что это, не уточнили. Можно подумать, я лягушку не узнаю. Пусть хоть она будет пятнистая и крупная, как эти. В общем, поела я их. Они за головы схватились — что, говорят, у вас едят лягушек? Ага, говорю, едим. Сами в прудах ловим и жарим. Очень любим. Пусть теперь радуются, узнав такую пикантную подробность из нашей жизни!
Кроме лягушек, тайванцы едят ростки бамбука с кальмарами в сладком соусе. Всякие колбаски и ветчинки, по виду как наши домашние, но на вкус тоже сладковатые. Угрей едят копченых с лапшой. Всяких крабов и ракушек, в том числе наших речных перловиц. Очень даже ничего.
Вечером в день приезда компания собирается пройтись после ужина в бар. Сакураи в одиночестве удаляется в отель спать. При этом весь его вид говорит: теперь можете хоть на голове стоять!
— Косида, а Косида, ты пить пойдешь? Мне что-то не хочется…
— Я пойду, мне нельзя не идти, а ты вот можешь тоже пойти спать.
— А почему тебе нельзя не идти?
— Да потому, что я японец, у нас такие порядки. Пить с коллегами необходимо. А ты иностранка, тебе все можно.
— А Сакураи чего тогда спать пошел?
— А ему тоже все можно — он очень большой человек. Сечешь?
— Ага! Не, Косида, и не надейся, я сейчас тоже с тобой пить пойду.
— Ну пошли, ладно. А почему это ты вообще на ногах стоишь и не шатаешься даже?
— А почему это я должна шататься?
— Так ты же с сэнсэем на ужине рядом сидела. А все, кто с ним рядом сидит, потом пьяные валятся. Такая уж у него привычка — соседей поить.
— Я не валюсь.
— Но почему???
— Да потому, что я не японка! И у нас тоже свои порядки!
Бар расположен в заброшенном дворике между исписанных баллончиками стен. Жарко, хоть и ночь. На закуску приносят сухой соленый горох и бобы. Мартини на вкус гадковатый. Реставратор старинных документов Саката — добрый человек, любезно обмахивает меня своим изящным веером. А Косида приносит мне зонтик от своего коктейля. Знаете, такой маленький, бумажный, но открывающийся и закрывающийся. Интересно, откуда он знает, что я такие зонтики люблю?
По дороге в гостиницу токийская барышня горестно вздыхает и говорит мне, что безумно хочет спать и, будь ее воля, завалилась бы сразу после ужина, но все пошли пить, и нельзя было не идти… Мне кажется, каждый из них в это время думал о том же.
А в небе горит в эти дни неимоверно приблизившийся к земле, огромный и яркий темно-оранжевый Марс. По-японски — Касей — «Огненная звезда».
Встречаться на следующее утро договорились в полдевятого. Ага, сейчас! В шесть утра у меня над ухом раздается телефонный звонок. Не разлепляя глаз, я на ощупь хватаю трубку и хриплым голосом говорю: «Моси-моси», что значит «Алло». Ну конечно, Сакураи, кто же еще! «Ты спишь?» Интересно, а что еще можно делать в шесть утра?
— Ага, сплю!
— А тут рынок рядом, хочешь посмотреть?
— Какой еще рынок?
— Ну рынок — рыбки там всякие, птички, манго… Интересно, тропики все же. Пойдешь?
— Пойду!
— О’кей, тогда жду тебя через десять минут у лифта!
Я опускаю трубку, переваливаюсь в кровати на спину, гляжу в потолок и хихикаю. Кажется, это была последняя капля, чтобы наконец-то понять: я определенно ОБОЖАЮ Сакураи.
Рынок был веселый — с манго, папайями, красными зубатыми морскими окунями, петрушкой, киндзой и курами. Куры квохтали в клетке. Такой родной звук…
Я потихоньку занимаюсь ремеслом папарацци. Такие типусы подобрались колоритные, что не охотиться просто грех. Тоненькая реставраторша смолит папироску у зеркальной гостиничной стены и три раза в ней отражается… «Ой, меня теперь папаша за сигарету прибьет!» — испуганно кричит она мне. Но фотик уже щелкнул. Впрочем, кажется, на самом деле она довольна… Токийская барышня, добрый Саката и «злой» киотский сэнсэй — неожиданные портреты. Толстенькая буддийская монахиня целится фотоаппаратом в меня. Наблюдение за наблюдающим… Косида, странным образом переплетенный с
