образованиями и солидным весом зарабатывает на жизнь тем, что бегает с фотокамерой!
– Тебя пугает эта картинка?
– Наоборот! Но… это же полное сумасшествие!
– Ну и что? Боишься испортить репутацию серьезной женщины?
– Отчасти да. – Анечка опустила глаза.
– Тогда испорть ее побыстрее, и повод для беспокойства исчезнет, – посоветовала Инопланетянка.
Когда наши возможности поедания булочек себя исчерпали, а запах сдобы неотвратимо впитался в волосы и кожу, взгляды всех обратились в мою сторону.
– В моем случае Золотая тетрадь работает каким-то особенно извращенным способом, – вздохнула я.
– Почему же? По-моему, твое желание вполне в процессе, – заметила Ася. – Ты же, помнится, хотела силы, мужества и мудрости? Хочешь сказать, что в отпуске ты их не набралась?
– Ты нашла силы принять решение о разводе, – рассудительно сказала Анечка, – а я по себе знаю, как это офигенно трудно. Особенно когда все еще любишь.
– И у тебя оказалось вполне достаточно мужества, чтобы смириться с тем, что ты не изменишь ни подруг, ни Тима, ни себя, – вступила Инопланетянка.
– И, самое главное, тебе хватило мудрости, чтобы понять это, – подвела черту Ася. – Ты мудро выбрала тот вариант, который позволит вам сохранить лучшее, что осталось в отношениях. Поверь, это не каждому и не всегда удается.
С этим нельзя было поспорить, как нельзя поспорить с собственным отражением о наличии свежего прыщика. Но некоторые виды правды ничуть не приятны на вкус.
Прошла неделя с того момента, как мы с Тимом приняли решение перевести наши отношения в новое русло, которое он шутливо называл послебрачием. Однако сделать это на словах оказалось куда проще, чем на деле.
Меня хуже затянувшейся мигрени мучила мысль о том, что разорвать отношения в пылу ссоры, выкинув на улицу чемодан мужа вместе с пожеланием убираться к черту, – гораздо легче. Легче порвать все сразу и одним махом, не оставив даже путеводных букв i, над которыми можно расставлять точки. Легче выбросить разом одеколон с терпким запахом из шкафчика в ванной, быстро забить новыми вещами опустевшие полки в шкафу и сделать вид, что зубная щетка всегда так сиротливо стояла в большом стакане из зеленого стекла.
Но мне не хотелось так. Эти почти шесть лет сделали из нас с Тимом одно целое, и рвать отношения было так же больно, как отрезать часть себя. Мы, как два сиамских близнеца, не могли оторваться друг от друга, чувствуя при этом собственную ущербность. Действительно, что может быть хуже – жить не как отдельная человеческая личность, а как чья-то оторванная половинка?
Мы с Тимом совпадали по ритму и ожиданиям от жизни. Мы прекрасно работали в паре вне зависимости от того, о чем шла речь, – о поклейке обоев или совместном ведении вечерники. Я не хотела жертвовать нашей близостью и дружбой, нашим пониманием друг друга и умением вовремя найти нужные слова для поддержки.
Но перейти в новое русло мне оказалось не легче, чем Рокфеллеру во врата рая, – если верить Библии. Мне по-прежнему трудно давались одинокие ночи, хотя они случались не чаще двух-трех раз в неделю. Но я знала: минует еще несколько месяцев или даже недель – и мне придется постоянно спать одной. «Нужно привыкать, девочка!» – говорила я себе и ложилась поперек постели. Но чувствовала себя все равно маленькой, как Дюймовочка в жабьем шезлонге. Квартира пугала пустотой. Я выбиралась из-под одеяла и закрывала дверь в коридор, чтобы уменьшить пустое пространство вокруг себя.
Тяжелее всего приходилось по выходным. В этом июне я не раз думала о странностях моего душевного устройства. Раньше, когда семейная жизнь еще была в полном порядке, я частенько сетовала миру на нехватку одиночества. Мне не хватало дней, которые я могла бы посвящать только самой себе, не оглядываясь ни на чьи желания. Я хотела больше писать, пойти в очередной раз на курсы английского, чаще заниматься в спортзале – и чтобы при этом никто не жаловался на то, что ему уделяют мало внимания. Теперь все мое время принадлежало мне. По утрам нашлось время для асан, по вечерам – для тренажерного зала и курсов английского. Но когда мне приходилось в выходной день просыпаться одной, то приступ тоски подступал как удушье. Хотелось разорвать горло и впустить в себя воздух.
– Развод – это своего рода смерть, – сказала мне тогда Ася. – Умираешь как часть целого. Чтобы родиться заново как цельная личность.
Теперь меня интересовало только одно – надолго ли затянется процесс издыхания во мне той самой «половинки»?
– Меня поначалу сильно спасала «аська», – заявила Анечка. – Я все вечера в ней висела. Ни черта, правда, сделать не успевала, зато на душе теплело.
– Это не мой вариант, – покачала я головой. – Во-первых, у меня дома нет «аськи». Во-вторых, для меня это суррогат общения.
– Тогда найди себе на это время мужчину, чтобы не грузиться в одиночестве.
Во время моих долгих и нудных объяснений на тему того, что мужчины – не грибы и поэтому искать их неэффективно, и что я никогда не опущусь до того, чтобы ходить по сайтам знакомств, девочки терпеливо молчали. Затем Анечка склонила голову, рассматривая меня так, как я в свое время рассматривала капибару в зоопарке, и сказала:
– А ты уже, значит, не помнишь нашего разговора полугодовой давности? Ах ты, зараза!
Я помнила.
На исходе новогодних каникул мы с Анечкой сидели в кафе и обсуждали перспективы нашего будущего в свете високосного года, мужские странности и нехватки времени на педикюр.
Трещины в Анечкином браке за время каникул расширились и углубились, подобно американо- российскому противостоянию после разгрома Цхинвала. Отдохнув неделю без мужа, она обнаружила, что ничуть не соскучилась. Жизнь в одиночестве оказалась на удивление вольготной: Анечка почти каждый день бегала со знакомыми по кино и выставкам, варила ароматическое мыло, и неделя пролетела так быстро, что она вспомнила о возвращении Вадима за час до того, как его поезд прибыл в Москву.
– Если тебе нужно было подтверждение того, опостылел ли тебе этот брак, то, по-моему, ты его получила, – сказала я.
– Так-то оно так, – промямлила Анечка. – Но меня вот не покидает мысль… ради чего ломать то, что есть? Мне уже тридцать. Вадим обо мне заботится так, как никто из мужчин. Когда я сижу рядом с ним, уткнувшись носом в его плечо – большое, теплое, мне кажется, что все мысли о разводе – полная чушь.
– И ты готова смириться с тем, что у вас месяцами не бывает секса, что он тебя раздражает, что с ним ты постоянно чувствуешь себя несвободной?
– Понимаешь, если бы мне сейчас встретился человек, к которому я была бы готова уйти… Никаких сомнений!
– Ну конечно! – иронично протянула я. – Зачем ломать столь чудесную конструкцию под названием «приличный брак» всего-навсего из-за того, что ты чувствуешь себя несчастной?
Глаза Анечки наполнились слезами.
– Никто не придет, Анечка, – веско сказала я. – Никто не придет, пока ему некуда будет приходить.
Вот и сейчас эта хитроглазая брюнетка иронично смотрела на меня, готовая произнести те слова, которые я и сама знала.
– Никто не придет, пока ему некуда будет прийти.
– И какие же мы все умные! – огрызнулась я. – Непонятно только, почему тогда одинокие.
– Искать мужчину – это не стрелять глазами направо и налево, хотя тебе этот опыт тоже не повредит, – со знанием дела проговорила Анечка. – Тебе нужно создать пространство.
– Набралась рецептов! – фыркнула я. – Это тебя на женском тренинге научили?
– На женском, – загадочно подтвердила Анечка.
Сдобный вечер давно сгустился в ночь, похожую по цвету и вкусу на черничное варенье, – то, которое я всегда привожу от родителей. Сладкая, душистая темнота окружала нас, готовя к разговору с Золотой тетрадью. На этот раз мы припозднились, как никогда раньше, – долгое таинство с тестом продлило наши
