Японская цивилизация

Эта нежность, озаренная светом, еще более открыто проявилась в статуях Майтрейи, сохранившихся в Тюгудзи в Хорюдзи или в Корюдзи в Киото. Статуи, вырезанные из одного деревянного блока, включая ореол, воспроизводят позу (Ханка сиюи или ханка си-и), которая под влиянием Кореи была тогда в большой моде: Майтрейя медитирует, восседая на троне, ноги скрещены, правая рука подпирает щеку. Под одеждой в стиле «мокрой драпировки» в индийской манере угадываются стилизованные формы тела. Майтрейя, чей образ увенчивается прической с двойным шиньоном или корейской шапочкой, излучает нежность, которая в последующие века станет отличительной чертой скорее живописи, чем скульптуры. В течение одного столетия Япония овладела всей наукой!

Глава 11 ИСКУССТВО В ДВУХ ИЗМЕРЕНИЯХ: ЖИВОПИСЬ

Современная японская живопись представляет собой крайнее смешение школ, стилей и направлений со всех концов света. Однако произведения, иногда противоречивые, воспринимаются японцами одинаково благосклонно: какой бы ни была присущая им форма, японцы обычно судят о живописи по двум критериям. Популярные журналы — новые меценаты индустриальной эпохи — часто публикуют и произведения, выполненные в художественных концепциях и художественными приемами в духе западного искусства, и, например, традиционные для старой японской живописи изящные акварели, которые изображают растительный и животный мир более настоящим, чем в самой природе; вкусы могут меняться, но публика в состоянии судить о том и о другом направлении в искусстве. Между двумя крайностями японский дух движется легко, так как его привлекают вовсе не зрительные образы, а движение, направленное вперед; кроме того, традиционно высокая оценка простоты, отвлеченности и пустоты позволяют уловить нюансы. Эта способность является одной из постоянных черт японского восприятия, поэтому виртуозное, но закосневшее искусство, характерное для эпохи Эдо, потерпело крах, пытаясь заставить публику изменить своему вкусу в восприятии прекрасного. Современное искусство, предметное ли, абстрактное ли, в меньшей степени кажется революционным, оно стало логическим результатом развития принципов столь же старых, как и само японское искусство.

Революция главным образом заключалась в самом введении западного искусства и в том смятении, которое возникло в понимании старинного и современного искусства. С эпохи Мэйдзи использовались оба понятия, для того чтобы судить о художественных направлениях не в зависимости от хронологии, а по жанровой принадлежности. Все то, что относилось к Западу и было привнесено тогда в Японию, рассматривалось как новое, и при этом не учитывалось время создания произведения. Принципы итальянского Ренессанса, уже давно ставшие классическими на Западе, не утратили своего революционного заряда на краю света и взорвались как бомба в мирном кругу японского искусства, где новизна явления мгновенно стала смелой модой и панацеей. По мере того как в Японии новое искусство закрепляется и развивается, возникает и понимание его истинных достоинств. В наши дни это смешение и эти различия уже почти не представляют интереса; Япония прошла период подражания и готова к новым созиданиям. Ведомство по культурно-просветительской работе, созданное в 1968 году, официально констатирует наступление новой культуры и ее достижения.

Новые явления в японской культуре, конечно, не могут продвигаться вперед без глубокого признания традиционных ценностей. Уже на протяжении многих лет Комиссия по делам культуры (Бункадзай) проводит начатую еще в 1888 году инвентаризацию, оценку и классификацию национальных художественных ценностей. Это коллективное осознание достояния предков имело место как раз тогда, когда это наследие подвергалось риску оказаться пересмотренным в связи с хаотичным вторжением иностранных новинок. Классификация объектов, которые имеют художественное или историческое значение, характерна не только для Японии. Более оригинальным представляется присвоение статуса «национального художественного достояния» конкретным людям: художникам, ремесленникам, изобретателям, которые находились на грани исчезновения. Этих людей также могли признать «национальным сокровищем». Подобный статус обеспечивал им и материальные льготы, и общественное признание. От признания достоинств произведения искусства японцы поднимались к человеку, гений, талант или просто умелые руки которого творили искусство; дух тоже наследовался от предков.

Однако следует отметить существенный факт: в Японии, как и в любой точке на Земле, культурная политика чаще всего ставит своей целью «оживление» культурной жизни, а не настоящий художественный поиск. В национальном фестивале искусств в Японии, который ежегодно длится два месяца (октябрь и ноябрь), принимают участие прежде всего зрелищные искусства. Конечно, именно они приносят наибольшую прибыль, создают иллюзию массового коллективного участия, и, наконец, люди бесталанные, просто любители могут легко удовлетворить свои амбиции. Но в то же время на фоне всеобщего хаоса только люди и новаторская сценическая игра могли оживить веру в возможности нации; кроме того, возобновление спектаклей, запрещенных во время войны, отмечало конец тяжелых испытаний. Произведения изобразительного искусства теперь робко выставляются, но и появление их на фестивале оказывается тоже достаточно спорным, поскольку, из-за того что художников поддерживают крупные частные фирмы, они слишком часто, вопреки великодушию этих фирм, выглядят просто ярмарочной живописью.

Выставки изобразительного искусства испытывали политический прессинг, особенно между двумя войнами. С 1907 года министерство образования раз в год организовывало «официальные выставки», которые оказывали значительное влияние на развитие искусства. Но скоро некоторые художники, не принимающие правительственных дотаций и навязываемых им идей, создали школу, получившую название «вне строя»: история современного японского искусства — история борьбы и антагонизма. Наконец, официальная выставка показалась подозрительной оккупационным властям, которые в 1948 году ее запретили и разрешили частные инициативы.

Если и кажется, будто в общенациональном масштабе изобразительные искусства не получают желательной поддержки, то дело обстоит совершенно иначе на уровне префектур, которые всегда им выделяют место во время своих фестивалей. Наконец, фестивали городов и деревни напрямую связаны с культурными лозунгами независимо от форм культуры, так как ежегодно 3 ноября проводится день культуры (Бунка-но хи) — нерабочий официальный праздник, установленный с конца войны.

Каллиграфия

Применительно к Японии было бы правильнее говорить об «искусстве двух измерений», чем о живописи. Изображение и иероглиф вступают в эту сферу по отдельности, ведь и то и другое обязано кисти, ведь и то и другое открывает новые пути, начиная с техник и критериев, унаследованных от национальной традиции. В пределах известного в сфере, где творится искусство и ведутся его поиски, каллиграфия занимает привилегированное положение: она по преимуществу способствует выражению индивидуальности мастера, кроме того, она вызывает большой интерес у иностранцев, которые связывают с ней эксперименты графиков, Хартунга или Сулажа например. Но следует иметь в виду, однако, основное различие: для дальневосточного каллиграфа знак, символ всегда наделен точным значением, достиг ли он уже необходимого минимума, чтобы иметь возможность читать, или даже превзошел его. Ничто не дается даром, и талант каллиграфа направляется прежде всего необходимостью коммуникативной функции, даже если каллиграфия часто оказывается чистой игрой для избранных. Для того чтобы в этом убедиться, достаточно просматривать каталоги выставок: они постоянно указывают на ясное чтение каллиграфического иероглифа. Стиль будет меняться от начертания к начертанию, в зависимости от того, что оно