и хрипло произносит:
— Здравствуйте, принцесса.
Людоеду сразу стало худо.
Сегодня Песня вернулась. Я проснулся, а она звучит у меня в голове — так ясно, как будто кто-то ее там поет. А потом появилась Гостья.
Не дона Изабел с синюшным распухшим лицом удавленницы.
Не дона Мария да Глория с ножом в спине.
Не безголовая дона Аделаида.
А абсолютно незнакомая, новенькая Гостья. Живая. Теплая и душистая, с тонкой бархатистой кожей, через которую кое-где просвечивают голубоватые сосуды.
И, кажется, я понял, как заставить Песню замолчать навсегда.
Уходи, говорит, отсюда!
Ох, как я не люблю, когда меня зовут принцессой! И ладно — Ким, мы с ним уже пять лет вместе работаем. А тут — не пойми кто, служащий на заправке!
Бросаю на мужчину высокомерный взгляд.
— Простите, что вы сказали?
Он снова шевелит губами, лицо его морщится, как будто он собирается заплакать.
Может, он больной?
Может, он маньяк?
— Вам плохо? — спрашиваю, а сама делаю шаг назад — поближе к спасительной машине.
Мотает головой, зажмуривается, и вдруг отшвыривает зонт и кричит так страшно, как будто его заживо едят:
— УХОДИУХОДИУБИРАЙСЯОСТЮДА!!! НЕМЕДЛЕННО УХОДИ!!!
Аппетит, говорит, ужасный,
Слишком вид, говорит, прекрасный.
Гостья смотрит на меня с ужасом, потом разворачивается и бежит прочь.
Мне хочется броситься за ней.
Догнать, схватить, рвать зубами теплую сопротивляющуюся плоть…
Собрав всю волю, я стою неподвижно и только сглатываю набегающую голодную слюну.
И постепенно чувствую, как Песня в голове становится тише.
И пошла потихоньку принцесса,
Прямо к замку вышла из леса.
Мчусь по мокрому шоссе на сумасшедшей скорости, изо всех сил давлю на газ. Чем дальше я удаляюсь от жуткой заправки, тем привычнее становится пейзаж. Уже и машины появились. И вот он — поворот на Синтру, как же я его в прошлый раз проскочила?
Вот такая легенда ужасная.
Гостья исчезла, как не было. А с ней исчезла и Песня. Пытаюсь сосредоточиться. Так и есть. В голове восхитительно пусто и тихо. Зато в животе — прямо концерт. Пойду, сварю себе овсянки. С моей язвой оно и полезнее.
Вот такая принцесса прекрасная.
Останавливаюсь на светофоре, включаю телефон и надеваю наушник. Надо бы позвонить Мигелю, сказать, что я скоро буду.
В ту же секунду телефон начинает играть “Полет шмеля”, и голос Кима вопит мне в ухо:
— Принцесса, где, черт возьми, тебя носит?! Приезжай немедленно, я студию заказал на два часа, и Жанаина уже тут мается со своими мазилками.
А может, все было наоборот?
©Лея Любомирская, 2005
Лея Любомирская
Сказкабратьевгримм
Как меня угораздило в это вляпаться? Нет, ну, как же я так, а? Дура, дура бесхарактерная, ведь не хотела же, с самого начала ведь не хотела, принцы какие-то, кому они сдались, эти принцы в наши дни, одна головная боль и протокол, и пива на скамейке, как человек, не попьешь, а все маменька, все ей неймется, дочь-принцессу ей подавай, на что ей дочь-принцесса, ее все равно в замок не пустят с ее перманентом, и кофта эта розовая, и, говорят, не курят сейчас во дворце-то, а маменька — как паровоз, ее ж не видно за дымом, зато будет перед всем рынком хва… хва… ваааааааааааааааааааааааааа…
И шеееееееееерсть эта в рот лееееееееееееезееееееееееееет… гадость, гадость какая, всю жизнь терпеть не могла!
Кто этих овец придумал, какая сволочь, кому, вообще в голову пришло, это ж пытка, натуральная пытка, а они говорят, принцесса должна все уметь, сволочи, сволочи, зачем принцессе это все, она ж не пряха, и вообще у меня на шерсть аллергия, а я тут сижу в этой куче, умру, никто и не почешется…
А правильно, а нечего было маменьку слушать, кто гнал на эти дурацкие курсы, “всего за полгода вы станете настоящей принцессой”, три ха-ха, принцесса с дипломом, настоящие принцессы в замках рождаются, а не на курсы ходят.
И, ведь я хотела на секретарские, а все маменька, всю плешь проела: “Секретарша — это неприлично, секретарши спят с начальством”, — смотрите, пожалуйста, а принцессы, наверное, спят с подчиненными… ууууууууууууууууууууууу…
Какая же я несчастная, черт же меня дернул отправить сюда резюме, это все маменька, ехидна: “Ах, у них принц неженатый, ах, всего на три года тебя старше, ах, идеальная пара”… Идеальная пара, как же, меня дважды мисс Школа выбирали — в восьмом классе и в десятом, а принц совершенно галимый, на Тильдиного Фрица похож, такой же очкарик и зануда, и волосы зализывает, а я теперь из-за него пропадаааааааааааааааааааааааааааай…
Господи, ну, почему у них смертную казнь за самозванство до сих пор не отменили, они же в Евросоюзе с двухтысячного года, как же так, а?! Как там написано в контракте: “Шютц Гертруда, в дальнейшем именуемая «сотрудник», принята на должность принцессы с испытательным сроком в 3, прописью — три — дня. За это время обязуется напрясть двадцать мотков шерсти. В случае невыполнения обязательства см. приложение”.
Сука, адвокат, сука, в приложении написал “Попадает под ст. 146/2 УК”, без расшифровки, я ведь хотела посмотреть, что у них там в сто сорок шестой, маменька не дала. Подписывай, говорит, быстро, что ты телишься… Что, маменька, когда меня к стенке поставят по сто сорок шестой за самозванство, тоже будете говорить — телюсь? Ненавижу, ненавижу, гнусная баба, мечты у нее, видите ли, нереализованные, у неудачницы, а я за нее отдувайся: балет, изостудия, английский, курсы принцесс эти…
Вот кто ей велел Крысьему Хвосту взятку давать? Давай отнесем ему то, давай отнесем ему это, одного паштета скормила двадцать порций, мне и понюхать не досталось, чтоб его этим паштетом несло до конца жизни, скотину… “Ах, фрейлейн Шютц, вы никогда не научитесь прясть, но ради вашей матушки, этой святой женщины, я вам поставлю отлично и среднюю скорость напишу 'семь мотков в день', все равно никто не поверит…”
Не поверит, как же! Навалили шерсти, а я пряди… Сволочи, веретено им в задницу!
А, может, у них все же мораторий на смертную казнь? Может, выкручусь?
Так, ну, давайте теперь мне в окно стучать… Кого там принесло?
Господи, какие страшные… и одинаковые… почти… Вот это губа, всем губам губа! А у этой что? У этой ножища… А у третей… ОООООООООО! Дааааааааааа, таким пальчиком в носу не поковыряешься!
Открываю, уже открываю, надо же, какие нетерпеливые!
Здравствуйте, тетеньки. Да, это я тут плачу. Это я тут ругаюсь. Ну и что, на весь лес слышно? Мне можно. Я — почти покойница, у меня сто сорок шестая, часть два, могу я хоть поругаться в свое удовольствие?!
