прячутся в густой листве, под корнями. Некоторые отсиживаются в норах, которые с удивительным трудолюбием роют глубиной иногда до метра, хотя природа не дала им никаких землероющих приспособлений. Ковыряют ее упорно коготками лапок, а расковыряв, выносят из ямки комочки земли, зажав их в челюстях. Одни вход в норку затягивают паутиной, другие нет.
Ловчих сетей пауки-птицееды не плетут.
Промышляют разбоем на дорогах джунглей. Ночь придет, и пауки-птицееды, уродства своего в темноте не стыдясь, выползают отовсюду, где от света прятались. У многих из них концы ног густо волосатые — прямо подошва получается из волос! На нее опираясь, легко лазают пауки по гладкой листве и сучьям. А если случится им равновесие потерять, падают без риска вниз даже с самых высоких деревьев. Только ноги пошире растопыривают.
О том, что эти пауки едят птиц, пишут давно. Еще в 1705 году вышла книга, а в ней даже картинка — лапу на горле поверженной птахи утвердив, ест мохнатый паук свою пернатую добычу.
Да мы и сейчас не можем утверждать, что подобными делами лохматые пауки не занимаются. Однако, наверное, очень не часто. Насекомые — вот их каждоночная дичь. Но убивают и едят лягушек, ящериц, мышей. А про ядовитую длинноногую граммастолу рассказывают, что предпочитает она охотиться на молодых… гремучих змей! За это перед пауком следовало бы шляпу снять, если бы сам он не был ядовит не меньше змеи.
Звери тропиков в ночных промыслах
В январе и феврале в лесах Южной Америки созревают плоды дерева альмендро — крупные плоские орехи. Их бурая сочная сверху кожура сладковата на вкус. Обезьяны, еноты-носухи (днем) и еноты кинкажу и олинго (ночью) рвут плоды и едят эту мякоть. Но скрытую под ней твердую скорлупу ореха разгрызть не могут: роняют орехи вниз. Под развесистые деревья (которые, как ни странно, из семейства бобовых) приходят ночами на откорм гурты южноамериканских свиней — белогубых и ошейниковых пекари. Плоды альмендро человек может разбить, только взяв в руки увесистый молот. Но пекари крушат их прочную скорлупу зубами!
Зоологи выделяют пекари в особое семейство. Некоторые анатомические признаки у них иные, чем у свиней настоящих, обитающих в Старом Свете. Например, верхние клыки растут не вверх, как у наших кабанов, а вниз. На спине у пекари — большая пахучая железа. Когда пекари напуган или рассержен, шерсть, вздымаясь, обнажает железу и резкий запах распространяется вокруг. Продираясь сквозь густые заросли (обычно у воды, где любят они жить), пекари оставляют на ветках свой специфический запах, который служит путеводной нитью для их собратьев.
Белогубые пекари крупнее и отважнее воротничковых и живут обычно большими стадами — 50–100 свиней. В таком сообществе (и с такими зубами!) они немногих врагов боятся: кидаются всем гуртом нередко и на охотника. Тапиров и оленей близкое соседство ошейниковых пекари не смущает. Но немедленно они уходят подальше, лишь только гурт белогубых свиней, распространяя сильный запах мускуса, с чавканьем и пыхтеньем подбирая с земли излюбленный корм свой, с угрожающим «кастаньетным» щелканьем клыками явится из мрака туда, где мирно паслись эти парно- и непарнокопытные.
Тапиры — родичи лошадей и носорогов. И в наши дни очень похожи они на древних прародителей своих и лошадиных. Верхняя губа и нос тапира вытянуты в небольшой хоботок, который уныло висит вниз. Но когда возбужден тапир, нос его, напрягаясь, гибкой трубкой изгибается во все стороны, с храпом и сопением вынюхивая возможных недругов и выискивая безопасное направление, куда близорукий, но с острым чутьем зверь тут же кинется, сокрушая растительные преграды.
Кинкажу, встревоженные этим стремительным бегством, побросав орехи, которыми лакомились в ветвях альмендро, лезут повыше, хватаясь за суки… пятью лапами. Четыре — обычных, пятая — хвост! Он у кинкажу длинный и цепкий («пятая рука», как говорится). Кинкажу — особого рода енот, а значит, из породы хищников. Только у двух хищных зверей цепкие, как у обезьян, хвосты: у кинкажу и бинтуронга, который живет в лесах Вьетнама и Индонезии (но о нем — чуть позже).
У кинкажу и язык весьма примечательный: очень длинный и гибкий. В любую щель может втиснуться и добыть мед или личинку какого-нибудь насекомого. Мед, фрукты — лакомство для кинкажу. Но и птичьи гнезда разоряет по ночам цепкохвостый енот и душит мелких зверьков и сонных птиц.
В тех же ветвях, затушеванных тьмою, не спеша, но с уверенной сноровкой лазает небольшой зверек, обладатель многих красивых имен: «золотая крошка», «сверкание ночи», «цветочек бальзы», «хвала богу», «шелковый муравьед»… Он чуть больше белки, в шелковистой золотистой шерстке, с голой «подошвой» на конце цепкого хвоста (чтобы удобнее хвататься хвостом за ветки!) — и в самом деле муравьед. Большого муравьеда вы, конечно, знаете: видели его в зоопарке. Ну, а это малый муравьед. В зоопарках он редкий гость. Как и у большого собрата, вам, надеюсь, известного, «фирменное блюдо» золотой крошки — муравьи и термиты, но только древесные. Острыми когтями он крушит их гнезда, сооруженные на ветвях, и длинным, тонким языком вылизывает всполошившихся насекомых. Он от врагов, сумевших найти его в темноте, в океане тропической листвы, не ищет спасения в бегстве. Стойко (и в буквальном, и переносном смысле) обороняется: за сук уцепившись хвостом и когтями задних лап, вверх солдатиком вытягивается, «молитвенно» вскинув к небу передние лапы с когтями, готовыми к удару. За эту оборонительную позу и получил малый муравьед прозвище «хвала богу». Но не к божьему милосердию взывает отважный зверек, а ждет, готовый сразиться, нападения. Попробуйте троньте его — и вот что случится, рассказывает Джеральд Даррелл, известный, надеюсь, и вам натуралист и писатель:
«Но вот я вновь тронул его, и он вдруг ожил: всем телом упал вперед, разрубив воздух передними лапами… Проделав это движение, муравьед выпрямился и застыл в прежней позе, неподвижный, как часовой, ожидая следующего раунда».
Острые когти, ядовитые зубы, всесокрушающая пасть и удушающие кольца мускулистых тел… С таким вооружением многие хищники в шерсти, перьях и чешуе — пумы, ягуары, оцелоты и прочие большие и малые дикие кошки, куньего племени гризоны и тайры, совы и гарпии, крокодилы, удавы и другие змеи — лишь погаснет вечерняя заря, выходят на разбойные промыслы.
Там же, в Южной Америке, и тоже ночной порой, крылатые тени в невысоком бесшумном полете устремляются в леса и на пастбища, к жилищам людей и в дикие джунгли за добычей особого сорта. Отыскав в ночи свою жертву — лошадь, корову, свинью, собаку, курицу либо иное домашнее, как правило, или дикое, что не исключено, теплокровное (обязательно) животное, — вампир (а это именно он!) приземляется, подбираясь ближе, проворно ползет (похож тогда на огромного бурого паука!). Или садится прямо на спящего зверя — тихо, осторожно. Мягкие подушечки на подошвах задних ног и на кистевых суставах этой страшной летучей мыши для того вампиру природой и даны, чтобы, опираясь ими о тело зверя при посадке, не разбудить его. Не чувствует спящее животное и молниеносного укуса.
В слюне вампиров, как и у пиявок, — особый фермент, который не дает крови свертываться, и какое-то еще, по-видимому, обезболивающее, анестезирующее вещество.
В Америке (от Мексики до Уругвая) — три вида вампиров. У всех морды бульдожьи, курносые, зубы очень острые, способные быстро наносить деликатные порезы (глубиной в 1–5 миллиметров), а желудки, как у пиявки или комара, — длинные, кишковидные, растяжимые, весьма пригодные для обильного наполнения
