Хорошо иметь брата, и заиметь сестру, и получить шанс стать дядей.
Утром, слегка побоксировав, мы принимаем душ и спускаемся вниз, в кафе.
Берем омлет с ветчиной. Утром в кафе тишь да благодать. Все читают газеты.
Виктор тоже читает.
– Ну, что там нового? – спрашиваю с полным ртом. – Фидель толкнул речугу в ООН?
– М-м-м, – отвечает Виктор.
– Как ты думаешь, полезут янки на Кубу? – спрашиваю я.
– А что, ты хочешь добровольцем записаться?
– Не прочь, – я поглаживаю свою бородку. – По-моему, я уже готов.
Виктор предлагает поехать на стадион, там сегодня матч по мотоболу. Я согласен целиком и полностью. Мы выходим в вестибюль, я покупаю польский журнал, а Виктор отдает администраторше ключи от номера.
– Вам телеграмма, товарищ Денисов. Виктор распечатывает телеграмму.
– От кого это? – спрашиваю я, разглядывая красоток в польском журнале.
Виктор не отвечает. Он стоит спиной ко мне и читает плакат «Аэрофлота».
– Что такое? – Я подхожу к нему.
– Отменяется стадион.
– Что случилось? – тихо спрашиваю я, у меня сжимается сердце. – С мамой что-нибудь?
– Да нет. Это с работы. Вызывают меня.
– Куда?
– Оказывается, у нас изменили график. Я должен лететь. У нас начинаются полевые испытания.
– Испытания чего? – глупо спрашиваю я. Виктор вынимает деньги и расплачивается за номер.
– Как чего? – бормочет он. – Автомобилей, мотоциклов, пароходов, самолетов…
– Так куда ты сейчас летишь?
– Сейчас в Москву, а потом дальше.
– Далеко дальше-то?
– Далеко! – восклицает Виктор. – В Крым, на Кавказ, в Сочи, Сухуми…
– Ах, да, – говорю я едко, – ведь ты же у нас засекреченный товарищ.
Я ужасно расстроен. Мне очень хотелось пойти с Виктором на стадион, а потом в филармонию, где будут на концерте все наши ребята.
Виктор бежит к лифту. Вместо стадиона мы едем на аэродром. В такси я немного подтруниваю над ним, но он молчит и как-то отчужденно улыбается.
Сейчас мы едем с ним в такси на каких-то неравных началах.
– Вот черт, вот я и отдохнул! – говорит Виктор на аэродроме.
– Обязательно сегодня лететь? – спрашиваю я. – Может быть, можно завтра?
Виктор молчит и смотрит вдаль. Аэродром ревет, как зверинец во время кормежки. Над ним висит желтое облако. Иногда оттуда, словно какие-то болотные черти, возникают и, растопырившись, идут на посадку пузатые самолеты. Один такой «ИЛ-14» стоит недалека от здания аэропорта. Под крылом у него бензовоз.
– Подожди до завтра. Сходим на стадион. Хочешь, я сдам билет?
Виктор молчит. Над головой у нас гудит динамик. Металлический голос произносит:
– Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять.
Проверка.
– Ну, давай решай. Сегодня или завтра? Хочешь, монетку подброшу?
Бензовоз отъезжает из-под крыла самолета. Винты самолета начинают медленно вращаться. К самолету подъезжает лесенка. Я вынимаю монетку, но Виктор берет меня за руку.
– Нет, старик, эти штуки тут не пройдут. Давай прощаться и лобызаться.
Мы обнимаемся.
– Скажи там папе, маме… – говорю я.
– Скажу, – говорит он.
– Пиши им, старик, – говорит он.
– Обязательно, – говорю я.
– Вот я и отдохнул, – говорит он.
– Жаль, что так получилось, – говорит он.
– Ладно, старик, – говорит он.
– Держи хвост пистолетом, – говорит он.
– Пока, – говорит он.
Он проходит через турникет и присоединяется к группе пассажиров.
Оборачивается и машет рукой. Блондин в сером коротком пальто, в белой рубашке с галстуком, с венгерским чемоданом в правой руке – это мой брат. Они все идут к самолету. Впереди, точно заведенная, вышагивает девчонка в синем костюмчике и пилотке. Скрываются один за другим в брюхе самолета. И Виктор там скрывается. Отвозят лесенку. Винты – все быстрей и быстрей и сливаются в белые круги. Страшный рев. Самолет поехал. Он едет по лужам и отражается в них своим холодным желтым телом. Поворачивается хвостом и удаляется, покачиваясь. Где-то очень далеко останавливается. Сюда доносится рев.
Самолет стартует и уходит, растворяясь, в небо. Он летит куда-то не туда, куда, как мне казалось, надо лететь для того, чтобы попасть в Москву. А может быть, у меня все перепуталось?
– Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять.
Проверка.
Хоть бы песенку какую-нибудь пустили вместо этой проверки, какую-нибудь самбу.
Я иду через здание аэропорта к автобусу.
Нужна какая-то музыка. Пустили бы тихо «Комсомольцы-добровольцы…».
Ревет за спиной аэродром. Безумное гнездо металла.
– Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять.
Проверка.
По городу идет экскурсия и прямо светится, такая чистенькая. Ребята идут вместе с женами. Жена Игоря – модница. Увидев меня, все на меня набрасываются. И мне становится чертовски приятно, как будто бы Виктор не совсем улетел, как будто бы он частично остался в лице всей нашей кодлы.
Оказывается, они уже посетили выставку графики и сейчас направляются обедать. В столовой очень культурно. Обслуживание прекрасное. Ильвар и Володя с тоской смотрят на капитана. Игорь, как ни в чем не бывало, заказывает несколько бутылочек. Правильно, мы ведь вам не херувимчики какие-нибудь.
Потом мы идем в концерт. Слушаем там скрипки, виолончель, пение. Ильвар засыпает, Володя в антракте спрятался за колонной в буфете. В общем, экскурсия в Таллин проходит на должном уровне. Возвращаемся в колхоз поздно ночью. Утром выходим в обычный рейс к Западной банке.
Все как обычно. Килька, салака. Свора чаек за кормой. Я сижу на корме, на бухте троса, привалившись к кожуху. Здесь тепло. Мне как-то очень тихо сегодня и очень обычно, и немного тошно. Не хочется ни о чем думать, а думаю я о том, что Витька, наверное уже вылетел из Москвы в неизвестном направлении. (А что они там испытывают? Может быть скоро будет об этом в газетах?) И о том, что «Барселона» живет обычной осенней жизнью, кто-то приходит из школы и волынит до темноты во дворе. (А нас там как будто бы и не было!) Что Юрке, как видно все-таки придется уехать из колхоза (море его бьет), что Алька, к моему удивлению, чувствует себя в море прекрасно, что мне надо наконец начать думать о себе (о своей жизни).
Сегодня мы возвращаемся очень рано. Еще светло. На причале пусто.
