безостановочного полета. «Не-плохой дельфин», – говорит капитан Эрни Роттердам, похлопывая самолет по пузу перед каждым полетом. По его мнению, нафаршированная самой отменной технологией машина уже приблизилась по интеллектуальному уровню к мыслящим животным Земли.
Двигатели спокойно жужжали, то есть мыслили на свой лад, в то время как четверо мужчин в кокпите были погружены в свои собственные размышления. Капитан Роттердам, сорокапятилетний ветеран ВВС США, поглядывая на сферический дисплей приборов, разумеется, думал о женщинах. Раньше у него была какая-нибудь парочка-другая славных попок в окрестностях базы. С тех пор как он стал работать на фонд, круг его подружек непомерно расширился, поскольку он летал теперь по всему миру и останавливался то в Риме, то в Джакарте, то в Йобурге на несколько дней, а то и на неделю. Не староват ли я уже для такого хоровода, думал капитан. В Москве он еще не бывал, но много и о ней слышал ободряющего.
Тем временем его штурман Пол Массальский, сидя за спиной капитана и делая вид, что изучает маршрут, читал новый роман одного из пассажиров сегодняшнего рейса, Лестера Сквэйра. Книга называлась «Пальцы пианиста» и рассказывала историю, от которой кровь сворачивалась в жилах. Джазовый пианист был британским агентом в Западном Берлине. Его похитили гэбэшники, ведомые человеком под странным именем Завхозов. Чтобы выжать из пианиста секретный код, они стали обрубать ему пальцы, фалангу за фалангой. Возлюбленная пианиста, майор службы М15, в которой посвященный мог бы без труда узнать самого автора, взяла дело мести в свои собственные нежные, но пружинистые пальцы. Какой все-таки талант, думал Массальский, написать книгу, которая продается в любом аэропорту мира, от которой бросает в дрожь даже навигаторов!
Кресло рядом с пилотом было специально сконструировано для босса. Оно давало достаточно комфорта его существенно преувеличенному телу. Перед собой на столике Стенли имел пару очков для чтения, записную книжку, лэптоп-компьютер, томик Боккаччо, ну и, конечно, стакан виски. Если бы он не летел в своем собственном джете в своем собственном направлении, его можно было бы принять за чудаковатого пенсионера, коротающего бессонную ночь в своем скромном кондоминиуме. В настоящий момент он занимался тем, что выискивал нужные телефоны в книжке, вводил их в компьютер, соединял компьютер с главным мыслящим инструментом самолета и приспосабливал наушники и микрофон к соответствующим частям своей головы.
Прямо за ним в полугоризонтальной позиции расположился его четвероюродный кузен. Алекс Корбах направлялся на свою родину после семи-с-половиной-летнего отсутствия. Сидя в поднебесье, он старался не думать о быстро приближающейся встрече с Москвой. Увы, он не мог не думать об этом. О’кей, приходил он в раздражение, буду думать об этом. Увы, ни одна стоящая идея не приходила ему в голову. Он ничего не чувствовал, кроме засасывающего нудного беспокойства. Что я собираюсь там сказать? Что я там увижу? Кого мне там любить? Почему я туда прусь с такой странной, реактивной поспешностью? Беспокойство переходило в тяжелую дремоту. Сквозь жужжание двигателей до него доносился оживленный голос Стенли. Что за энергия у этого слона, ей-ей, позавидуешь!
– Привет, Хуан! – сказал кому-то Стенли через свою систему. – Как я рад слышать твой голос, бадди! Надеюсь, не разбудил ваше величество? В полной униформе? Инспектировал гвардию? Жаль, что меня не было с вами. Люблю смотреть, как ты инспектируешь гвардию. Да нет, просто так звоню, просто поболтать. Я на пути в Европу и через неделю смогу, пожалуй, к тебе залететь. Прямо на Ибицу? О’кей! И Слава там будет? Замечательно! Вы со Славой почему-то очень подходите друг другу. Я тоже? Ну что ж, сыграем трио! – Чем дольше эта болтовня продолжалась, тем яснее для Алекса становилось, что собеседником Стенли является король Испании.
После этого разговора босс вызвал какого-то Чарли и спросил его между прочим: «Как там твоя зануда?» – что заставило предположить в нем какую-то исключительную заботу о царствующих фамилиях.
Затем, повозившись немного с компьютером, он неожиданно сказал по-русски:
– Привет, Михаил! Это Стенли, ремембер ми? Йес, это Степан Давыдович, эт ёр сервис![183] Что? Что? Не понимати. Тож не понимати? Ду ю хэв эн интерпритер эт хэнд? [184] Не понимати? О, шит!
Александр поднял свое кресло в прямую позицию:
– Стенли, я могу тебе помочь с этим парнем.
Стенли хохотнул:
– Почему мне это раньше не пришло в голову? Возьми дополнительные наушники и помоги мне с ним поговорить. При нем сейчас нет переводчика.
– Здравствуйте, – сказал Александр в вишенку микрофона. – Стенли Корбах вас приветствует.
– Рад вас слышать, Стенли, – сказал Михаил. – Вы откуда звоните?
– Из самолета, – пояснил Александр, – перелетаем Атлантику.
– У вас что там, русский на борту? – спросил Михаил.
Александр перевел ответ Стенли:
– Нет, все американцы, но, к счастью, один знает по-русски.
– Хм, – сказал Михаил, и по этому «хм» Александр понял, что отношения с этим Михаилом у Стенли не такие задушевные, как с Чарли и Хуаном. – Чем могу быть полезен, Стенли? – Не исключено, что этот Михаил боится подслушивания.
Стенли стал объяснять: «Послушайте, Михаил, мы направляемся в Москву. Наш фонд был приглашен на сессию „Мемориала“. По непонятным причинам визы не были готовы вовремя. Все-таки я решил лететь. Надеюсь, мы не встретим препятствий в Москве, тем более что мы везем проект исключительной важности для Советского Союза. Вы, может быть, помните наш разговор два года назад в Риме».
– Что же вы меня раньше не предупредили о вашем приезде, Стенли, дорогой? – вздохнул Михаил. – Такие главные, основные вещи надо сообщать заранее. Ведь они расширяют наши горизонты. Они требуют серьезной подготовки. Мы вас примем, конечно, по первому классу, ведь Россия даже во времена царизма отличалась гостеприимством. Сколько человек в вашей группе?
– Нас десять, – сказал Стенли и добавил полушутливо: – Все евреи.
Михаил выдал внушительную паузу, показывая, что шутка неуместна.
– Да ведь все евреи, хотя бы частично, – усмехнулся Стенли.
– В Америке может быть, у нас не все, – сказал Михаил. Непонятно, юморил ли он теперь в тон Стенли или был мертвецки серьезен.
– Мне всегда нравился ваш юмор, Михаил, – все-таки сказал Стенли. – Знаете, есть одна закавыка в списке нашей группы. Тут у меня Алекс Корбах такой, мой друг и родственник. Он был лишен советского гражданства восемь лет назад. У Брежнева не было чувства юмора, Михаил. Надеюсь, это нетрудно решить во времена перестройки, верно?
– Что-то я не понимаю, – вздохнул Михаил. – Как это так, ваш родственник был лишен советского гражданства?
– Он вам сам сейчас объяснит, – сказал Стенли.
– Кто?! – едва ли не вскричал Михаил. Как это водится у таких людей, он забыл, что говорит через переводчика.
– Речь идет обо мне, – сказал тут АЯ. – О вашем переводчике, м-м-м, господин Михаил. Я Саша Корбах, может быть, слышали? Из театра.
– Саша Корбах?! – воскликнул Михаил. – Да что вы там делаете?
– Где там? – АЯ в свою очередь как-то нелепо поразился. Слово «там» почему-то показалось ему непонятным.
– Ну, вообще там, не у нас, за пределами, – произносил Михаил с возрастающим возмущением.
Тут уж и АЯ вздрючился:
– В настоящий момент перевожу разговор своего родственника Стенли Корбаха с человеком по имени Михаил.
– С Михаилом Сергеевичем Горбачевым.
– Да я уже понял. Весьма рад познакомиться.
– А вот я не весьма.
– Что же так?
– Мы с вашими песнями все-таки жили, Саша, мечтали об изменениях к лучшему. А вы там у
