оруженосцев («компаньонов» или «кутилье»), пеших или конных слуг и пр., составлявших в совокупности их «копье» (в котором, в зависимости от богатства и знатности рыцаря, могло быть от 1-2 до десятка и более человек). Кроме того, граф д’Артуа навербовал в свое войско примерно 1000 обладавших большим боевым опытом итальянских арбалетчиков и 1000 испанских метателей дротиков. Входившие в состав французской армии вторжения 2000 пехотинцев, навербованных в нескольких французских городах, были плохо организованы, недостаточно хорошо вооружены и большой боевой ценности собой не представляли. Французы, возлагавшие все свои надежды на сокрушительный удар тяжелой рыцарской конницы, планировали использовать свою пехоту исключительно для охраны обоза и лагеря, а также при осаде вражеских городов и замков.
Таким образом, 11 000 фламандским пехотинцам и спешенным конникам в битве при Кортрейке противостояли 3 000 кавалеристов и 4 000 пеших воинов французской королевской армии. Правда, современники оценивают численность французского войска в 10 000 конников и 40 000 пехотинцев. Но эти цифры следует считать, несомненно, завышенными, ибо французская армия подобной численности не соответствовала бы тогдашним экономическим условиям, да к тому же в ней не было бы и чисто военной необходимости.
Фламандцы построились в боевой порядок под стенами все еще оборонявшегося французским гарнизоном кортрейкского замка, в излучине р. Лис, на равнине между монастырем и Грёнингенским ручьем. Общая длина фронта фламандского ополчения составляла около 1 км. При этом бойцы построились в 7 рядов, примерно по 1400 бойцов в каждом ряду. Фландрские арбалетчики и лучники рассыпались в кустах перед фронтом фламандского войска. Контингент ипрских горожан занял позицию фронтом к замку, чтобы воспрепятствовать возможной вылазке французского гарнизона. 500 бойцов были выделены в качестве резерва, заняв позицию на левом фланге в некотором удалении от фламандского фронта. Со стратегической точки зрения фламандцы оказались в сложной ситуации. С одной стороны, обходу фламандского фронта французскими войсками с правого фланга мешал город Кортрейк, а с левого – монастырь. К тому же заболоченная и поросшая кустарником местность и ручей перед фламандским фронтом являлась фактором, значительно ослаблявшим силу удара атакующей рыцарской конницы. Но, с другой стороны, в случае неудачи фламандцам было бы некуда отступать. Им оставалось только победить или умереть. Перед началом сражения многие фламандцы, по старинному обычаю, съели по щепотке родной фландрской земли, чтобы укрепить свой дух в соблюдении данной ими клятвы перед лицом жестокого неприятеля, не знающего никакого милосердия к побежденным (в отличие от рыцарей, которые могли ожидать от рыцарей противной стороны пощады с целью получить за них выкуп, горожанам и крестьянам, являвшимся в глазах французской знати «презренными вилланами» рассчитывать на снисхождение было нечего; зато и они не собирались давать врагам никакой пощады).
Французской войско, расположившееся станом перед городом, выжидало в течение нескольких дней. Предводитель французов, граф д’Артуа, был опытным военачальником, сумевшим по достоинству оценить все преимущества фламандской позиции и все трудности, которые предстояло преодолеть его коннице при попытке овладеть этой позицией. Поэтому он долго не решался трубить наступление, но, в конце концов, отдал соответствующий приказ в надежде одним ударом уничтожить превосходящие силы противника и добиться победы. В конце концов, в рядах его блестящей конницы собрался цвет рыцарства Европы (в том числе даже рыцари-монахи Ордена Храма, до разнрома которого «благодарным» королем Филиппом IV оставалось еще 5 лет!). Итак, граф д’Артуа решился наступать. Первыми вступили в сражение итальянские арбалетчики и испанские дротометатели, загнавшие фламандских стрелков за строй их собственной пехоты, а затем начавшие медленное продвижение в направлении Гронингенского ручья. Под градом арбалетных стрел и дротиков фламандская тяжелая пехота понесла некоторыеые потери и отступила на несколько метров от ручья, чтобы сделать обстрел французских наемников неэффективным. Однако свой отход фламандцы совершили организованно, не ломая строя и сохраняя боевой порядок.
Убедившись в том, что метательное оружие итальянских и испанских легких пехотинцев на французской службе в связи с отходом фламандцев утратило эффективность, граф д’Артуа счел слишком рискованным приказать своим арбалетчикам и метателям дротиков форсировать ручей и тем самым оказаться лицом к лицу с тяжеловооруженной фламандской пехотой, имея за собой ручей. Поэтому он предпочел отозвать своих стрелков и бросить в атаку французскую конницу. Главнокомандующий королевской армией надеялся, что его кавалерии удастся быстро форсировать ручей и успешно атаковать фламандскую пехоту. Но французская конница, с трудом продвигаясь по болотистой, местами трудно проходимой местности, неожиданно столкнулась с фламандской военной хитростью – «волчьими ямами», в дно которых были забиты заостренные колья, на которые напоролось немало французов. Одновременно произошло нечто до той поры неслыханное - строй фламандских бойцов, которому полагалось, ощетинившись копьями, ждать, пока на него налетит вал рыцарской конницы – «совершенно противу правил»! – пришел в движение и сам, не дожидаясь, пока французы доберутся до него, атаковал вражескую кавалерию! Лишь в центре боевого порядка королевским рыцарям удалось достаточно быстро форсировать Грёнингенский ручей и врезаться в стену фламандских копий (согласно «Истории военного искусства Г. Дельбрюка», фламандские копейщики стояли в строю попеременно с «дубинщиками»). Но удар подоспевшего фламандского резерва, стоявшего за левым флангом бюргерского войска, отбросил французскую конницу и загнал ее обратно в ручей. Продолжая наступать сомкнутым строем, по примеру античных фаланг, сохраняя дисциплину, используя все выгодные для фламандцев особенности местности, неустанно работая своим древковым оружием, ополчение фландрских городов привело в полное замешательство пышные ряды французской конницы. Современные хронисты подчеркивали беспощадность, с которой действовали фламандцы (точно так же беспощадно действовали в схватках с австрийской, а затем и бургундской рыцарской конницей ополчения швейцарских кантонов). Фламандские предводители отдали своим воинам следующий приказ: «Главное - бейте по конским головам, и тогда кони сами сбросят своих всадников; пощады никому не давать и на сбор добычи не отвлекаться до полной победы; а всякого, кто нарушит этот приказ, его сосед по строю слева или справа обязан тотчас же убить на месте».
Французское войско было разбито наголову. Одних рыцарей и конных воинов пало не меньше 1000 (в том числе и сам предводитель французов граф д’Артуа). Убитых же фламандцами пехотинцев королевской армии никто даже и подсчитать не удосужился. Победители сняли с убитых 500 позолоченных шпор (символов принадлежности к рыцарскому сословию), навечно повешенных в память об этой великой победе в церкви города Кортрейка. Сами же фламандцы потеряли убитыми – якобы! - всего 20 человек (или немногим больше).
С точки зрения развития военного искусства «битва шпор» имела переломное значение. Сперва сражение при Кортрейке в 1302 г., а вскоре и послужившие, в определенном смысле, ее продолжением, победы шотландских пеших копейщиков, атаковавших и разбивших тяжелую английскую конницу при Баннокберне в 1314 г., а также копейщиков и алебардистов Швейцарской конфедерации над австрийской рыцарской кавалерией при Моргартене в 1315 г. ознаменовали собой возрождение роли пехоты на полях сражений, утраченной ими с конца Античности, если не ранее – со времен битвы под Адрианополем в 378 г., окончившейся разгромом преимущественно пешей римской армии Императора Валента конницей германского племени готов.
И, хотя процесс, в ходе которого пехота вновь обрела статус самостоятельного в полном смысле слова рода войск, продолжался еще более ста лет, конные рыцарские армии с момента битвы при Кортрейке, по мере неуклонного роста роли и значения пехоты, распространения наемничества и последовавшего вскоре перехода ко все более широкому применению огнестрельного оружия, выпущенные из которого ядра и пули все с большей легкостью пробивали, соответственно, стены рыцарских замков и рыцарские латы, во все большей степени утрачивали привилегию считаться единственной вооруженной силой, способной решать исход сражений; падение их роли совершалось медленно, но неудержимо, пока в конце концов совсем сошло на нет.
