Не делай этого… Я вся в рубцах, да. Но шрамы сойдут, честное слово, сойдут… Я знаю свой организм… Разве ты можешь разлюбить меня, Север!..
— Если б я мог тебя разлюбить, давно разлюбил бы. — Белов криво улыбнулся. — Не могу… А шрамы… Я и со шрамами любил бы тебя. К сожалению…
— Не к сожалению, не к сожалению! — всхлипнула Мила. — Я выздоровлю, вот увидишь! Я стану нормальной…
— Спи, дуреха, — Север укрыл жену одеялом, а сам отправился к Чекановым — совещаться.
Витька, уже отогнавший за город и взорвавший машину «быков» Сыча, встретил друга пасмурно. Он догадывался, о чем поведет речь Север, и заранее тосковал.
— Ну вот, ребята, — начал Белов, когда все трое устроились на кухне. — В общих чертах вы знаете, что произошло. На меня объявлена охота. Так что оставаться нам вместе нельзя. Мне дороги ваши жизни. Поэтому пора расставаться.
Привязались мы к вам, Север… — прогудел Витька.
И мы к вам привязались, — признался Белов грустно. — Но выбора нет. Если вы будете рядом со мной, обязательно попадете под пулю. Риск слишком велик. Уезжайте. Денег у вас хватит, фирма работала с прибылью… Короче, денег больше чем достаточно. Уезжайте куда-нибудь подальше. Лучше на Запад.
— А вы? — спросила Лида.
— Милка не может жить на Западе. Вон, Витька знает, — кивнул Север.
Чекан действительно знал. Когда-то Олег Лизунов вывозил стриптиз-шоу «Приюта любви» в Париж. Гвоздем программы должна была стать Алая Роза. Но едва девушка пересекла границу России, едва попала в вожделенный для любого советского жлоба мир развитого капитализма, как заболела. Она буквально таяла на глазах и вскоре не только танцевать, даже ходить не могла. Заграница пожирала Алую Розу живьем. Обеспокоенный Лизунов срочно эвакуировал Милу обратно. В Москве она сразу выздоровела. Больше подобных опытов Олег не ставил — терять лучшую стриптизершу и проститутку в его планы не входило.
— Да, таковы капризы Милкиной психики, — подтвердил Чекан. — Но мне тоже что-то не хочется на Запад…
— И мне! — заявила Лида.
— Там вы будете уважаемыми людьми, миллионерами! — настаивал Север. — И мне спокойнее…
— Нет, — дружно замотали головами Чекановы. — Мы остаемся.
— Тогда так! — Запасной вариант Север тоже продумал. — Вы едете в Москву, к Павлу Михайловичу. Он делает вам пластические операции. После чего вы спокойно можете жить в любой точке России. Годится? Не разлюбите друг друга, сменив лица?
— Не разлюбим, — усмехнулся Витька. — Верно, Лида?
— Верно, милый, верно. Только вот что скажи мне, Север… Мы будем жить миллионерами, довольные жизнью, будем развлекаться, отдыхать, работать в охотку, детей нарожаем… Короче, полная идиллия. А вы?! — Лида в упор посмотрела на Белова.
— А мы переходим на нелегальное положение, — ответил Север. — Будем ездить по стране, скрываться. Машина нам не нужна, машина — это след, по ней могут опознать. Так что придется передвигаться поездами, электричками…
— А как же Милкина болезнь? — прищурилась Лида.
— Буду сам подбирать ей клиентов, — сказал Север глухо. — И присутствовать при ее оргиях. В случае чего — ствол всегда со мной…
— Ох и оседлала она тебя… — пробормотала Лида.
— Что ты имеешь в виду?! — ощетинился Север.
— А то и имею… Она вертит тобой как хочет! Уже вон и мужиков ей приводить готов сам!
— Я люблю ее!
— А ты не заметил, что ей нравится такая жизнь? Она блядует, кайфует от этого, а случись что — Север всегда на стреме, всегда спасет! Смотри как удобно — и любимый мужик рядом, и трахайся с кем хочешь! Даже лучше, чем в борделе: там ведь и убить могли ненароком, не было столь грозного защитника, как ты! А теперь — лепота!
— Заткнись! Заткнись! — бессильно выкрикнул Север. Он закрыл лицо руками. — Милка больная… больная, — бормотал Белов. — Но она вылечится… обязательно вылечится… обязательно…
— На что ты надеешься, Север? — спросила Лида сочувственно.
— Мы не говорили вам… — Белов отнял ладони от глаз. — Я водил Милку к сексопатологу. Он сказал, что болезнь пройдет, Милка перегорит со временем, надо только ждать.
— Врешь ты! — уверенно заявила Лида. — Зачем врешь? Милкина нимфомания прогрессирует. А ты ей потакаешь.
— Я же люблю Милку! — простонал Белов.
— Люблю, люблю… О себе подумай. Ведь ты совсем зверем стал. Убиваешь, пытаешь, издеваешься… Превратился в законченного подонка!
— Что ты предлагаешь? Бросить ее? — произнес Север устало.
— Держать на привязи! — жестко сказала Лида. — Бить, если надо! На Руси неверных жен били вожжами! Отличное лекарство от любой нимфомании!
— Она меня возненавидит…
— Думаешь? А ты попробуй! Может, она будет только счастлива! При ее-то мазохизме!
— Однажды попробовал… Не помогает.
— Жаль мне тебя, Север… — Лида отвернулась, скрывая слезы. — Я ведь и Милке очень сочувствую, ты не думай. Просто пропадаете вы оба. Вам спасаться надо, а вы все глубже и глубже…
— У каждого свой крест, — вздохнул Север. — Но о твоих словах я подумаю. Только прежде надо Милку обезопасить…
— Ты все одно талдычишь, — махнула рукой Лида.
— Хватит обо мне, — прервал Белов тяжелый для него разговор. — Речь о вас. Берите деньги — и завтра же в Москву.
— А может, мы все же останемся с вами? — почти попросил Чекан.
— Лида, ты хочешь остаться с нами? — спросил Север.
Девушка подняла печальные глаза.
— Знаешь… хочу. Ведь вы в пропасть катитесь, сами того не понимая. Негоже бросать друзей в беде. Так что хочу.
— Ну а я не хочу! — закричал Север. — Не хватало мне еще ваших жизней на совести! Забирайте деньги — и убирайтесь!
— Ишь, разорался! — фыркнула Лида. — Милкой своей командуй!
— Ребята, ну пожалуйста! — тихо произнес Север. — Мне и так тяжело… Не мучайте меня…
— Ладно, — сдалась Лида. — Ладно. Послезавтра уедем. Доволен?
— И сразу — к Павлу Михайловичу? — обрадовался Белов.
— Да, да! — отмахнулась Лида. — А завтра надо устроить отходняк. Навсегда ведь прощаемся, Север. Мы будем с другими лицами, вы — с другой судьбой…
— Не навсегда! — поспешно выкрикнул Север. — Я же знаю ваши паспортные данные! Найду! Но отходняк устроим…
— Вот и ладно, — пробормотал Чекан.
91
Чекановы уехали. Через несколько дней Север позвонил Павлу Михайловичу и убедился: все нормально. Витька и Лида после пластической операции вскоре должны были выйти из больницы. Их никто не беспокоил. У самого Павла люди Столетника тоже не объявлялись: вор думал, что врач давно потерял
