Ильей покончено. Никому я в этой жизни не нужна. А все потому, что мои родители друга друга ненавидели, женились по расчету, и тут такая неприятность — я».
«С Ильей покончено» Тим слышал от Марьяны уже раз в десятый. Отец давно один, все хотел жениться, да невесты не подходили, а Марьяна — как-то так со скрипом, Тиму казалось, что отец зажмурился и решил жениться во что бы то ни стало. Может, передумал.
— А бабушки-дедушки у тебя остались? — вдруг спросил Тим.
Марьяна посмотрела на него с недоумением:
— Я разве не говорила, что дед мой умер в 92-м при невыясненных обстоятельствах? На улице, от инфаркта. То ли потому, что из-за мамы долго переживал, она же была в Париже нелегальной иммигранткой, ограбили его — то ли до, то ли после, может, из-за этого. Предполагали и убийство, он много знал: дали таблетку, и все. Тогда особо не разбирались, что и почему. А если со стороны смотреть — достаточно статистики, в России у мужчин жизнь короткая. Бабушка потом думала насовсем к нам перебраться, но стала болеть, откладывала, да так и… Но это просто слова — бабушка, дедушка.
Я знала только их голос, по телефону. У меня нет прошлого, Тим, нет корней, генеалогического дерева и всего того, из чего растут люди, я подкидыш, — Марьяна всхлипнула, сделала последний глоток виски и неожиданно ледяным тоном спросила:
— Слушай, не знаешь ли ты в связи со своим китайским Ларису Николаевну?..
— Синхронный перевод у нас ведет. Ее все зовут ТТН — «Тридцать три несчастья».
— Почему?
— Такая у нее жизнь — сплошное несчастье. ТТН никто никогда не любил, и почти в сорок лет она решила, что надо родить ребенка. Во что бы то ни стало, хоть от козла, пошла к гадалке, та ей говорит: «Венец безбрачия». Что-что? Надо знать Ларису Николавну — у нее теперь все по фэн-шую, мистика с головы до ног, а раньше, говорят, она только китайский словарный запас пополняла — и ни о чем таком не знала и не думала. В общем, рассказывает гадалке про родителей, что у них у каждого своя семья, не до нее, так гадалка, заслушав семейную хронику, решила, что «венец» этот оттого, что отец ее много жизней загубил: всю войну прошел, сразу после школы добровольцем записался, гордился, что убил чуть не сотню немцев, а потом, будучи уже прокурором военным, судил пленных, после чего их расстреливали. Короче, тяжелая карма. Ну и гадалка за немалые деньги взялась «венец» этот снять, так Ларису Николавну после того изнасиловали, и она лежала в клинике нервных расстройств. Там обнаружила, что беременна, родила, и опять проблема — с ребенком сидеть или язык преподавать. Жить не на что, ребенка оставить не с кем, в конце концов удалось ей уехать работать в Китай. Казалось бы, жизнь наладилась, так ребенок там тяжело заболел, они вернулись, ее ограбили, ребенок продолжал болеть, никто не мог поставить диагноз, и он умер. Так рассказывают. Ну и что ребенка этого никто никогда не видел.
Марьяну рассказ вдохновил. Ей сейчас больше всего подошла бы компания кого-то, кто так же несчастен, как она, хотя несчастнее ее быть не может. В тот же вечер она звонила Ларисе Николаевне и назавтра поехала к ней домой. Жила Лариса Николавна ТТН в спальном районе, каких Марьяна в Москве ни разу и не видела. И дом ее был обшарпанной серой коробкой, а в подъезде будто какой дракон обгрыз ступени, выгрыз в некоторых местах штукатурку и поцарапал когтями лифт. Затхлый запах тоже навевал мысли о том, что где-то под лестницей живет-таки доисторический ящер — пахло старостью. Лариса Николавна встретила у покрашенной бежевой краской хлипкой двери с зарешеченным окошком, ведшей в тамбур, а там были еще двери, и вот они оказались в квартире. Здесь все казалось очень тесным, заставленным, завешанным, но в глаза бросался большой золотой дракон на дешевом советском серванте и повсюду китайские поделки, вазы, перламутровые и расшитые шелком картинки, подвешенные к люстре красные фонарики с кистями. Увидев Ларису Николавну на свету, Марианна обомлела: да это ж вылитая Пилар, только антипод — светлые (крашеные, конечно) волосы, тихая, скованная, но те же мелкие черты лица, маленький рост, какая-то избыточная подвижность, про ТТН вернее было бы употребить слово «суетливость», и если Пилар была наглой дамочкой, то эта — наоборот, загнанной. Та одевалась ярко, с вызовом, а эта — незаметно, по-старушечьи. Но если посмотреть на ту и на другую как на потенциальную модель, отдать обеих стилисту и выпустить парой — в них признали бы близнецов.
— Ну что, как поживает твой Папа Био? Ведь так ты его называешь? Можно на ты, да? Он мне рассказывал, раз в год звонит, поздравляет с 8 Марта. Раньше и письма писал.
Марьяне было сейчас совсем не до светских бесед, и она неучтиво сразу перешла к своей проблеме.
— Таня умерла? Невероятно, — Лариса Николавна качала головой, как бы не веря.
— Вы ее знали?
Лариса Николавна свела бровки и сказала тоном, который порождают скорбные обстоятельства:
— Марьяночка, тебе надо поговорить с одним человеком, Федор его зовут. Он шаман.
— Ой, не надо шамана, — испугалась Марьяна. Всякая мистика казалась ей не то смешной, не то опасной.
— Я могу тебе по И-цзину погадать, нет, не просто гадание, пока ты перекладываешь палочки, внутри тебя все организуется правильным образом.
— По фэн-шую? — усмехнулась Марианна.
— Да, именно по фэн-шую, — ТТН не одобрила иронии. — Но я тебе сразу сказала: Федор. Когда закоротило, скорая помощь — это Федор. — И она набрала номер.
— А правда, у вас сын умер? — вдруг вырвалось у Марьяны, хотя она не собиралась ни о чем таком спрашивать.
— Правда, — бодро отозвалась Лариса Николавна ТТН. — Умер, но… он есть. Я не сразу в этом разобралась, не знала ничего, как и ты. Но теперь у нас все прекрасно. Я родила в сорок один год — поздно, ты не тяни с этим — отсюда и даун-синдром, никому сына не показывала, знаю людей же, сама бы раньше, случись с кем… да неважно, увезла в Китай, жили мы там спокойно, но вдруг сын заболел непонятно чем, вернулись, он слабел, все меньше реагировал на окружающее и тихо угас. Совсем ведь малыш, ангел. — ТТН утерла слезу, высморкалась и продолжила неожиданно весело:
— Теперь он совсем переменился. Очень мне помогает — оттуда, — ТТН скосила глаза куда-то вбок. — Ну и что ж, необязательно, чтоб он был там же, где я. Можно подумать, тут у нас рай, нет, жизнь — это зубрежка, экзамены, переэкзаменовки, в России вообще рождаются те, у кого карма вконец испорчена, кто ни в прошлой, ни в позапрошлой жизни даже не пытался ее исправить. Это общеизвестно, — погасила ТТН недоуменный Марьянин взгляд. — Мой сын прежде был цыганкой-воровкой, такой, что людей околдовывала, последние деньги отнимала и тюрьмы не боялась. Мне рассказал человек, умеющий прошлые жизни считывать. В Китае, несмотря на коммунизм, знающие люди остались. Вот и дали сыночку моему шанс в этой жизни, лишнюю хромосому, и умер ребенком, в новом воплощении у него будет большой бонус. Возможно даже, очень большой, — ТТН задумалась, а потом как бы небрежно продолжила: — и не случайно же меня именно так обворовали. Ценностей у меня было немного — бабкин золотой медальон с сапфиром, внутри две фотокарточки вставлены, даже не поймешь чьи; кольца, серьги, ну и двести долларов еще, и все лежало в коробочке в книжном шкафу, во втором ряду, и никто об этом тайнике не знал. Прихожу однажды — сын еще был — коробочка исчезла. Это не просто воры — они бы перетряхнули весь дом, повыкидывали все книги на пол, а тут аккуратненько так вынули три книжечки, знали какие, достали коробочку и ушли. Это от той цыганки-воровки привет, как раз сыночек и умер скоро.
Марьяна слушала ТТН, ее бравурные рулады, ее благодарности блюстителям кармы, то, как все-все мистически связывалось у нее к лучшему, и думала, до какой же степени несчастна эта женщина. И даже никчемна, и Марьяну это почему-то раздражало, и она задала язвительный вопрос:
— А где его отец?
Лариса Николавна вдруг погрустнела.
— Может, чаю еще поставить? Или бутерброд какой? Заболтала я тебя своими историями. Бедная девочка! Ну ничего, Федор сейчас придет. А отца я не хотела абы какого, думала — будет у меня ребенок, так уж самый лучший. Умный, красивый, ну и пошла в банк спермы, долго выбирала: один такой Штирлиц — во Франции небось и не знают, кто это — ну да ладно, другой — ученый, прямо видно, что семи пядей во лбу, третий — фаюмский портрет вылитый, этого и взяла. Но ни на кого сынок мой не похож оказался, можно было не выбирать…
