Натэлла позвала меня в Дом кино на премьеру. Фильм показался мне отвратительным — претенциозно-чернушным и безвкусным.
— Давай уйдем, — предложила я через полчаса. — Нет сил смотреть…
— Пошли, — согласилась она, как ни странно. Обычно что-то начав, она все доводит до конца. Досматривает скучный фильм, дочитывает бездарную книгу. Но тут, видно, и ее допекло.
— Наверное, мы с тобой устарели для такого кино, — предположила она уже в фойе. — Лёка, а пошли в ресторан, я приглашаю!
Мы с ней подружились с первого взгляда, когда вместе поступали в Школу-студию МХАТ. Посмотрели друг на дружку, улыбнулись и так вот с тех пор и дружим. Мы обе поступили тогда сразу, но ни одна из нас не стала актрисой. Она рано вышла замуж за молодого скрипача, который сделал грандиозную карьеру, его имя теперь известно каждому, а Натэлла растила двоих сыновей, вела дом и ведала к тому же всеми его делами. У них есть квартира в Париже и домик в Норвегии. Сыновья выросли, ни один из них не стал музыкантом. Живут они в разных странах, а Натэлла вернулась в Москву несколько лет назад и заявила, что желает жить только в Москве. Ее муж Юлик отнесся к этому с пониманием, но сам проводит в Москве не больше двух месяцев в году. Натэлла подозревает, что у него есть другие бабы, но говорит, что ей на это наплевать.
— Понимаешь, Лёка, мы даем друг другу жить, и нас обоих это устраивает. Я устала мотаться по миру. Будут внуки, поглядим, а пока я хочу жить в Москве, на заслуженном отдыхе.
— Лёка, ты мне не нравишься, — заявила она, когда мы заказали ужин.
— Чем это?
— С тобой что-то происходит. Скажи, я пойму.
— Да ну, зачем я буду тебя грузить всякой чихней.
— Все-таки твоя работа дает о себе знать. Раньше ты бы никогда так не выразилась, — улыбнулась она. — Раньше бы ты сказала: зачем я буду взваливать на тебя мои проблемы.
— Ты права! — засмеялась я.
— Но ты не права. Давай выкладывай, что у тебя! А на что иначе нужны подруги?
И я вывалила ей все, что мучило меня в последние месяцы.
— Хорошо, попробуем разобраться. Цветы и даже бабы на могиле — это пустяки. Лёня прожил долгую жизнь, и наверняка его любила не только ты. Это первое. Второе: преимущество в этом вопросе все равно, как ни взгляни, на твоей стороне. Он любил тебя, жил с тобой до самой смерти, и ты всегда, насколько я знаю, считала себя счастливой и любимой. Так?
— Так!
— Ив чем же тогда дело? В тебе! У тебя почва ушла из-под ног. А почему? Потому что Стаська внезапно решила ехать к матери. Так?
— Возможно.
— Значит, с замогильной ревностью мы разобрались. Теперь Стаська. Самый гнусный возраст с четырнадцати до девятнадцати-двадцати. Самый проблемный и трудный. Психика у девчонки, конечно, расшатана. Она не в состоянии простить и понять. Я бы на твоем месте показала ее психологу или психотерапевту. Не повредит.
— Не уверена.
— В чем?
— В том, что не повредит.
— Почему?
— Потому что кругом развелось какое-то немыслимое количество шарлатанов. Как ни включишь телевизор, там обязательно торчит очередной психолог. И в большинстве случаев это какие-то косноязычные тупые ублюдки.
— Но не надо же идти к первому попавшемуся. Хочешь, я найду?
— Да не станет Стаська ни с кем разговаривать. Даже если и согласится пойти, кроме какой-нибудь пакости ничего из этого не выйдет. Да к тому же нам скоро уезжать…
А может, там все и рассосется. Она ж хорошая девочка, умная, начитанная. Увидит мать… Да и Ариадна тоже, наверное, поумнела, раскаялась. Счастливый человек мягче становится. А она, надеюсь, нашла наконец свое счастье. Тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить.
— Стучу по дереву. Знаешь, я как подумаю обо всем этом, у меня сердце болеть начинает.
— Да брось, все будет хорошо, вот увидишь! Они, Стаська с Ариадной, подружатся. И будут относиться друг к дружке не как мать и дочка, а как две закадычные подружки. Такое бывает.
— Бывает всякое.
— А ты скажи Ариадне, чтоб она мать из себя не строила, этот номер скорее всего не пройдет, а вот подружиться с дочкой…
— А что, Натэлка, может, это и хорошая мысль, — вдруг ухватилась я за соломинку. — Обязательно скажу ей. Она теперь часто звонит. Ладно, хватит обо мне, что у тебя-то хорошего?
— Да все вроде неплохо. Вадька прислал фотографию девушки, жениться собрался, вот погляди, хорошенькая.
— Да, даже красотка, можно сказать.
— А мне как-то скучно стало при виде ее.
— Почему?
— Чужая. Я бы мечтала, чтобы он женился на грузинской девушке…
— Где он тебе в Норвегии грузинскую девушку найдет? Да ты и сама не за грузина в свое время вышла.
— Знаешь, грузинский муж — это не такое уж большое счастье, а вот грузинская жена — совсем другое дело.
— Звучит как в анекдоте. А что Юлик?
— У него турне по Канаде.
— Скучает?
— Да нет. У него есть с кем ездить.
— И ты не ревнуешь?
— Нет. Он это не афиширует, и ладно.
— То есть ты типичная грузинская жена?
— Отчасти. Грузинская жена еврейского мужа.
Но тут к столику подошел наш бывший сокурсник Толя Белых. Народный артист, лауреат и всеобщий любимец.
— Боже, кого я вижу, девочки! Сколько лет, сколько зим! Душевно рад! Можно к вам подсесть? Правда, я не один…
И, не дождавшись разрешения, он плюхнулся за наш стол. Но тут же вскочил и отодвинул стул для подошедшей к нему дамы.
— Знакомьтесь, девочки, это Таисия Булыга, потрясающий драматург. Она написала для меня пьесу — закачаетесь! Репетирую и блаженствую! А это, Тасенька, мои однокурсницы, Натэлла и Леокадия! Натик и Лёка! — довольно потирал руки Толик.
Потрясающая драматургиня мрачно кивнула и промолчала. Вид у нее был до идиотизма богемный. Пыльные волосы, грязноватый свитер и лихорадочно блестящие черные глаза, которые не могли ни на чем остановиться, но время от времени она их опускала и пристально смотрела на свои руки, которые тоже не бездействовали. Ногтем указательного пальца левой руки она чистила ногти на правой. Зрелище до такой степени малоаппетитное, что меня чуть не стошнило. А Толик все разливался соловьем:
— Лёка, я в машине слышал твои лексические перлы! Мне понравилось страшно! Знаешь, Тася, Лёка своим поставленным мхатовским голосом произносит всякую жаргонную чепухистику, прелесть что такое! Гениальная находка! Рад за тебя! Натик, а как наш божественный маэстро? Как детки? Внуков еще нет? А я уже дважды дед и горжусь этим! Лёка, а ты?
— Моей внучке семнадцать!
— Семнадцать! — он закатил глаза. — С ума можно сойти! И что, тоже в актрисы метит?
