потрясающие пирожные.
— Отлично! Возьмите на свой вкус, только я не буду кофе, мне лучше зеленый чай.
Нам принесли корзиночку с маленькими пирожными, выглядевшими столь аппетитно, что у меня потекли слюнки.
— Странная встреча, да? — смущенно проговорила она.
— Пожалуй.
Мы обе замолчали. Пирожные оказались восхитительными.
Удивительно, подумала я, .мне под шестьдесят, я в молодости даже представить себе не могла, что буду на старости лет сидеть в кафе на набережной Сан-Франциско, а моя дочь будет риелтором в штате Калифорния. Да мы и слова такого не знали — риелтор…
— А вы тут давно живете? — спросила я.
— Десять лет уже.
— А кто вы по профессии? Ах да, вы же, кажется, инженер…
— Да, — как-то странно покраснев, сказала она и закашлялась. — Моя профессия в России совсем перестала кормить, а я хорошо знала английский и решила переехать… И не жалею.
— У вас есть дети?
— Увы, нет. Я приехала сюда одна, потом вышла замуж за американца, но прожила с ним только два года. Не выдержала, мы были люди с разных планет. А теперь живу одна, снимаю хорошую небольшую квартирку и очень довольна.
— В Москве часто бываете?
— Нет, всего один раз была. Мне там тяжело. Я слишком многое там потеряла, вернее, слишком многих… Одни могилы…
— У вас уже есть гражданство?
— Нет пока, только грин-карт, но надеюсь в следующем году получить. Вы не курите?
— Нет, но при мне можно курить…
— Единственное, что раздражает меня в Америке, невозможность курить в кафе. С вашего разрешения, я выйду на две минутки, когда пьешь кофе, без сигареты трудно…
Она порылась в сумке, вытащила пачку сигарет, долго искала зажигалку, из сумки то и дело что-то падало, видимо, она волновалась.
— Вечно я все ищу! — смущенно пробормотала она, улыбнулась, словно извиняясь, и быстро пошла к выходу.
И я вдруг увидела, что на диванчике, на котором она сидела, валяется расческа и записная книжка. Черт дернул меня протянуть руку и взять книжку. Знаю, прекрасно знаю, что приличные люди так не поступают, но мной как будто и в самом деле командовал черт. Я открыла потрепанную кожаную книжку и тут же получила удар под дых. За прозрачным карманчиком книжки была фотография Лёни. Небольшая, но чудесная. Он в шикарном твидовом пиджаке, который я купила для него у одного нашего диктора, тот привез его из ГДР, куда ездил озвучивать какой-то документальный фильм. Лёня на этой карточке веселый, радостный… Черт велел мне вытащить фотографию из обложечного карманчика. Я перевернула ее и прочитала: «Моей любимой женщине, моей „лебединой песне“!»
— Леокадия, что вы делаете? — раздался надо мной испуганный голос Аллы.
— Это выпало из книжки… Алла, что это значит?
Она была бледная, над губой выступил пот.
— А разве и так не ясно?
— Ясно… Боже мой… Это долго продолжалось?
— Пять лет… Пять последних лет его жизни… Я не хотела, чтобы вы знали… И он не хотел, он любил вас… Оберегал…
— Вы работали с ним?
— Нет. Никакой я не инженер, я была… литературным переводчиком…
— Но когда же вы встречались, я ничего не замечала.
— Зачем вам это сейчас?
— Алла, я хочу знать!
— Мы находили время… Он приезжал ко мне в обеденный перерыв, я жила совсем близко от его работы… Видит Бог, я не хотела этого говорить. Наверное, я должна попросить прощения… Хотя за что? Я же его любила… и он меня… Простите, я понимаю… это все ужасно получилось…
— Где вы познакомились?
— Случайно… В одном доме.
— В чьем доме?
— Ах боже мой, какое это теперь имеет значение?
— Мне это важно.
— В доме Филиппа Андреевича Венгерова. Они там собирались всем классом, их уже немного осталось, а я… я была в свое время аспиранткой Филиппа Андреевича и зашла к нему за книгами, а Лёня… Леонид Станиславович вызвался меня проводить… Вот так… Только зачем вам это? Филиппа Андреевича уже давно нет в живых.
Я прекрасно знала эту неразлучную компанию школьных друзей. Они все учились в знаменитой 110-й московской школе, почти все стали известными людьми в самых разных областях. Лицейская дружба, так у них это называлось. Среди них был физик с мировым именем, знаменитый пушкинист, блестящий кинорежиссер, да и Лёня в своем деле был достаточно крупной величиной, Филипп был профессором МГУ, известным филологом, шекспироведом…
— Знаете, я помню свое дикое смущение, я была тогда не так уже юна, но столько знаменитых людей в одной компании… Они сидели и выпивали, им явно было весело и без женщин… Я не собиралась там сидеть, я случайно оказалась в том доме и позвонила Венгерову, нельзя ли мне зайти за книгами. Он разрешил, я же не знала… Как сейчас помню, я вошла в комнату, увидела много мужчин, мне все они показались стариками, но один встретил меня такой улыбкой, что сердце ушло в пятки и я подумала: если он меня позовет, я пойду за ним на край света… Ох, простите…
— Он говорил с вами обо мне?
— Никогда! Поверьте, никогда! Он рассказывал о дочке…
— Но вы же в начале разговора сказали, что он любил и оберегал меня?
— Да! Просто он сразу сказал мне, что не сможет уйти ко мне, что любит жену… Вот и все.
— И вы смирились?
— Я приняла это с уважением, я понимала. ..
— Что он слишком стар для вас? Он и для меня был староват, пятнадцать лет разницы, а сколько лет вам?
— Пятьдесят один.
— Понятно, он был старше вас на двадцать три года, для брака многовато..
— Я вообще не стремилась к браку, это не моя стихия… Я просто любила его и радовалась тому, что мы встретились в этой жизни… Простите его…
Боль была повсюду. Болело не только сердце и душа, болели руки, ноги, спина. Казалось, я вся — сплошная боль. Боль была не острой, а тянущей, от такой боли еще не кричат, а только закусывают губу…
— Леокадия Петровна, что с вами, вы так побледнели! — перепугалась она.
— Ничего, сейчас пройдет… Только… у вас нет телефона моей дочери, не могли бы вы ей позвонить? Пусть она приедет за мной сюда…
— Да-да, телефон есть… Я позвоню… Но, может, не стоит ее пугать, тем более что мы должны встретиться с ней уже через полчаса… Я понимаю, вам, вероятно, тошно со мной общаться…
— Как и вам со мной.
Нет, мне не тошно, я ведь ничего не потеряла, — тихо добавила она. — Ой, простите мою бестактность, но знаете… зря вы полезли в мою записную книжку.
— Вы правы. Любопытство сгубило кошку. Хорошо, попросите счет.
— Позвольте мне заплатить!
