Тут можно указать на символику лаврового венка в античной культуре, а также на многочисленные повторы и вариации этого мотива в литературе и культуре вплоть до нашего времени. Программное стихотворение Брюсова «Поэту» заканчивается строками «И помни: от века из терний / Поэта заветный венок». Можно указать также на плетение как на литературоведческую метафору. См. дискуссию Н. Миллер (Miller 1988, 77–101) с Р. Бартом о понятиях текста, смерти автора и положении женского автора в «текстильном» контексте.
229
NB: визуальное сходство паука с буквой «Ж».
230
Гендерная точка зрения на творчество и субъектность возникает, например, в драме «Святая кровь» и во включенной в нее «Песне русалок», в которой русалки, ищущие «души», поют.
231
В качестве примера можно указать, например, на дискуссию о роли искусства и «Поэта»: ответ Андрея Белого на программную статью Брюсова «Священная жертва» называется «Венец лавровый» (Золотое руно. 1906. № 5. С. 4–44). Центральное место в этой дискуссии занимает вопрос о творческом субъекте. Также можно указать на традицию символистов публиковать именно венки стихов, т. е. тематически связанные циклы, как, например, «Stephanos» (Венок) Брюсова 1905 года.
232
К теме природного творчества как соответствия стихосложения Гиппиус вернется в стихотворении «Поэту родины» (1911), которое посвящено А. Меньшову. Стихотворение представляет родину как материал для творчества поэта-творца. Интересно, что поэт родины, кому посвящено стихотворение, — «А. Меньшов» — является женщиной (Поликсеной Соловьевой), прячущейся под этим псевдонимом. В данном стихотворении творческий субъект (женщина под маскулинным псевдонимом) выступает в оппозиции но отношению к природе как фемининная категория. В отличие от стихотворения «Женское», в «Поэту родины» более явно выражена модель, согласно которой фемининное является предпосылкой маскулинного творчества. Тем самым стихотворение «Поэту родины» подчеркивает специфичность и амбивалентность стихотворения «Женское» по отношению к гендерному порядку символистской эстетики.
233
На эту тему см.: Hasty 2002, 199–200.
234
О самоконструировании поэтической идентичности у К. Павловой см. также: Sanler and Vowles 1998. К теме значения К. Павловой для авторов-женщин символизма я вернусь в следующей главе, посвященной Л. Вилькиной.
235
Кристева говорит не об авторе-писателе, но о говорящем субъекте, обозначая этим различие между сознательным стремлением автора («писателя») и письмом как процессом, в котором участвуют различные силы, не всегда осознаваемые самим автором.
236
Кристева поясняет взгляды Лакана в книге «Polylogue» (1977).
237
Дискуссию на эту тему смотрите, например, в книге «Gender Trouble» Дж. Батлер (Butler 1990). В главе о Моник Виттиг (Monique Wittig) Батлер, придерживаясь своей главной темы — лесбиянства, сопоставляет идеи М. Виттиг, С. Бовуар и Л. Иригарэ об онтологии и субъектности женщин. Батлер показывает, как по-разному они понимали дискурсивную власть языка. В то время как Виттиг воспринимает язык (систему языка) как властный, Иригарэ считает его эластичным, хотя и определяет субъектность в качестве маскулинной категории. Общей основой их теорий являются размышления Бовуар, допускающие различные интерпретации.
238
Пользуясь выражением С. Лансер, деятельность Гиппиус можно характеризовать как «acts that may have profited individual writers or texts, but that have surely also reinforced the androcentrism of narrative authority» (Lanser 1992, 16). Ср.: Forrester 1991, 111.
239
Ср. характеристику Симоной де Бовуар сексуальности через андрогинность, хотя для нее основой андрогинности подразумевалась маскулинность. Позднее Каролин Хейлбрун (Heilbrun 1973) показала, что
