5). Особенно интенсивно инвестиции росли в позапрошлом году, наиболее выраженно — во втором полугодии, однако и в 2012-м рост инвестиций был налицо, по крайней мере до лета, затем, видимо, мы вступили в очередную инвестпаузу.
А вот негативный вклад в увеличение ВВП чистого экспорта в минувшем году усилился. В среднегодовом выражении вклад сжатия внешнего спроса в замедление роста ВВП был максимальным за весь посткризисный период. Это, как уже отмечалось выше, связано с сокращением спроса европейских и, вероятно, китайских потребителей на традиционные товары российского экспорта — газ, минеральные удобрения, металлы.
Если динамика внешнеэкономической компоненты нами почти не управляема (рецессия в Европе и замедление Китая сдерживают рост экспорта, а потребительский и инвестиционный бум внутри страны, напротив, разогревают импорт), то вялый рост бюджетных расходов — вещь рукотворная. Ограничение бюджетных расходов (по итогам 11 месяцев профицит федерального бюджета достиг без малого 790 млрд рублей, или 1,4% ВВП, правда, и среднегодовая цена на нефть была на весьма комфортном уровне 110 долларов за баррель, существенно выше первоначальных бюджетных проектировок) плюс госзаймы, направляемые в Резервный фонд, — такая сверхконсервативная конструкция финансовой политики неминуемо приводит к резкому торможению роста. Вдобавок на накопительных счетах Минфина в ЦБ происходит стерилизация денежной массы, что подрывает ликвидность банковской системы, дополнительно удорожает кредит и угнетает бизнес-активность.
Впрочем, денежные власти уверены в своей правоте. «ЦБ РФ отмечает усиление рисков замедления экономического роста, но пока ситуация не требует вмешательства монетарных и фискальных властей», — заявил журналистам в декабре первый заместитель председателя Банка России Алексей Улюкаев . «Мы все еще считаем, что наш экономический рост примерно соответствует потенциальному. Следовательно, если нет отрицательного разрыва, то меры по фискальному или монетарному стимулированию будут контрпродуктивны, в том смысле, что они не столько дадут прирост экономики, сколько нарастание рисков в каких-то ее сегментах», — продолжил первый зампред ЦБ.
Улюкаев добавил, что из ряда экономических индикаторов только два остаются на комфортном уровне — безработица и инвестиционная активность. «Это означает, что из трех базовых драйверов экономического роста — чистый экспорт, потребительский спрос и инвестиционный спрос — первый и второй работают слабее, чем прежде. Третий, будем надеяться, работает чуть лучше», — подчеркнул он.
МЭР тоже пока не бьет тревогу. Зарезервировав в своих программных документах в качестве целевого сценарий форсированного роста со среднегодовым темпом в 5–6% годовых, ведомство Андрея Белоусова сконцентрировалось пока на текущих институциональных задачах — улучшении инвестиционного климата и т. п.
Повторить не получится
Прогнозы роста экономики России в наступившем году весьма умеренные. В декабре консенсус-прогноз аналитических контор, подбиваемый Центром развития, давал российской экономике 3,4% роста ВВП в 2013 году. Конечно, в условиях, когда мировая экономика в целом замедлилась, а корреляция в темпах развития экономик разных стран растет, трудно ожидать, что мы сможем чудесным образом ускориться в одиночку. Но, с другой стороны, новая норма в 1–2% для торгуемого сектора или в 2–4% по ВВП в целом — это весьма удручающий показатель для страны с нашим сегодняшним уровнем душевого ВВП (около 14 тыс. долларов по текущему курсу).
Если посмотреть на типичные соотношения темпов роста с душевым ВВП, то можно увидеть что страны с близким к российскому уровнем этого показателя обычно имеют более высокие темпы роста — за счет переноса технологий, увеличения капиталовооруженности на основе более высокой нормы сбережений. Почему же мы оказались «в ловушке среднего дохода», как определяет эту ситуацию известный американский экономист Барри Эйхенгрин ?
Как ни банально это прозвучит, но низкие темпы развития в ближайшие годы — следствие недостаточной диверсификации нашей экономики, зацикленности на традиционных видах деятельности. В добавленной стоимости промышленности 28,2% приходится на добычу топлива, 9,1 — на производство металлов, 6,3 — на выпуск продуктов питания, алкоголя и табака. В то же время вес автопрома составляет 1,7%, транспортных средств — 2,1, электромашиностроения — 1,5, остальных машин и технологического оборудования — 4,3%. Диверсификация внешней торговли — еще ниже. Такая структура обусловливает не только недостаточную для нас, как страны догоняющего развития, динамику производства, но и чрезмерно высокую волатильность условий торговли и темпов экономического роста. Содержательно это понятно — некуда и некому переносить технологии, увеличивающие производительность труда, к ним восприимчива в основном обрабатывающая промышленность, а не добывающие отрасли.
Почему же плохая структура хозяйства не мешала показывать нам 6–7% роста в «тучную» восьмилетку 2000–2007 годов и почему маловероятен возврат к динамичной внутреннеориентированной модели роста теперь?
Дело в том, что в 2005–2008 годах проявились три фактора: восстановление инвестиций, которые до того стагнировали на близком к нулю уровне; приток валюты от быстрого роста экспортных цен, который дал импульс развитию торговли и прочим услугам; вовлечение новых контингентов занятых, включая и мигрантов, в связи с быстрым ростом зарплаты, ну и, конечно, с наличием самих этих незадействованных ресурсов.
На перспективу действие всех этих факторов не просматривается, во всяком случае, с той интенсивностью, какая была в 2005–2008 годах.
