Тухачевский толкнул локтем Вострецова, тот обвил рукой шею прапорщика, прижал голову к борту машины.
— Не кусаться! — строго предупредил он, стягивая, словно обручем, шею попавшего впросак офицера.
Была уже глубокая ночь, когда они вернулись в Кременкуль.
Никифор Иванович обрадованно встретил командарма:
— Истревожился, ожидая вас. Это молодечество, театральность! Не знаю, что вам удалось разведать, а я тут получил важные сведения. Доставили обращение Челябинского подпольного комитета большевиков: рабочие города восстанут, как только мы начнем штурм.
10
Двадцать четвертого июля начался штурм Челябинска.
Душную степную ночь пропороли орудийные взрывы, небо заметалось в багровых космах пожаров, стук пулеметов смешался с винтовочной трескотней.
Над городом несся грохот канонады, и, как всегда при ночных боях, была дикая неразбериха.
Красные оказывались в белом тылу, белые прорывались на улицы, уже занятые противником. Два участка стали ареной жаркого боя: мост через Миасс, который атаковал Грызлов, и железнодорожная станция, на нее вел наступление Вострецов.
Станцию защищали егерские части Каппеля, его бронепоезд «Георгий Победоносец» сорвал уже три атаки Волжского полка. Двигаясь от вокзала до реки и обратно, бронепоезд расстреливал картечью цепи красноармейцев.
Бойцы залегли по кустарникам и не поднимались для новой атаки. Потери становились ужасающими, и Вострецов лихорадочно обдумывал, как обезвредить бронепоезд.
— Прижали нас беляки, — прохрипел в ухо Вострецову связной Сеня.
— Значит, нам надо прижать беляков, — отозвался Вострецов, приподнимая голову над кустами.
Справа в реку впадал глубокий овраг, за ним возвышалась железнодорожная насыпь; визжа колесами, над оврагом носился «Георгий Победоносец».
— Надо взорвать бронированную гадину, — прерывисто задышал в ухо командира Сеня.
— Есть добровольцы взорвать бронепоезд? — закричал Вострецов, вставая из кустов.
Сквозь залпы «Георгия Победоносца» красноармейцы не слышали зов Вострецова.
— Я его успокою! — прошептал Сеня, собирая рассыпанные гранаты.
Вприпрыжку он скатился в овраг, когда же появился на другой стороне, бронепоезд уже отошел к станции. У Сени оставались считанные минуты, чтобы подорвать рельс. Железнодорожное полотно вновь затряслось под тяжестью надвигающегося бронепоезда. Сеня распластался на земле, словно ища в ней защиты.
«Раз, два, три, четыре…» — считал он про себя.
Паровоз, вдруг озаренный вспышками взрыва, встал над рельсами, вагоны вздыбились, сминая друг друга, отскочившее колесо с размаху размозжило голову Сени.
Вострецов взялся за пулемет, его затрясло от заработавшего «максима».
Перед рассветом бойцы Вострецова захватили станцию.
В городе ревели фабричные гудки, — за оружие взялись кожевники, мукомолы, металлисты, пекаря, грузчики. В ход пошли ножи, топоры, булыжники, — в этой мешанине оружия сильнее всяких слов проявилась рабочая ненависть к войскам адмирала Колчака.
Поджигались купеческие особняки, лавки, лабазы.
— Рабочие атаковали колчаковцев, — сообщил комбригу адъютант.
— Откуда тебе известно? — спросил Грызлов.
— Разве не слышишь, поют «Интернационал»!
— А ведь в самом деле поют, — прислушался Грызлов. — Надо спешить на помощь! Именно теперь, а не после.
Грохот набата то приближался, то удалялся от реки, отблески пожаров сошлись в центре неба. Пение прекратилось. В тот же миг зыбкое пламя вскинулось над рекой, вновь отчаянный рев хлынул из переулков.
Колчаковцы побежали к мосту в надежде пробить себе путь. На узком мосту смешались красные и белые. Начался бой, больше напоминающий кулачную схватку: люди дрались прикладами, опрокидывали друг друга. Лошади, шарахаясь, давили людей, пока не обрушили перила. Вместе с животными в воду полетели и люди.
На набережной лежали мертвые солдаты вперемежку с пестро одетыми мужчинами и женщинами, валялись шляпы, зонтики, саквояжи, дамские сумочки. Беглецы попали под перекрестный огонь той и другой стороны, и многие погибли на дороге из города.
Каппель и Войцеховский бросили на город свежие силы. Тринадцатая Сибирская дивизия, Четвертая Уфимская, Восьмая Камская, Казачья кавалерийская обрушились на Двадцать шестую и Двадцать седьмую дивизии.
Белые ударили сразу с двух направлений — с севера и северо-запада. Весь день двадцать пятого июля они пытались окружить две дивизии красных, но только к вечеру им это наполовину удалось. Сумерки приостановили наступление.
Войцеховский, находившийся весь день на передовой, сумрачно вслушивался в притихшую, тревожную степь. Белые офицеры по-разному относились к этому генералу, потомку немецких баронов, смотревшему на русскую землю как на свою вотчину. Ротмистр Долгушин такой фразой определил характер Войцеховского: «Он хитер, он умен, иногда мудр, всегда преступен».
В голове Войцеховского постоянно роились честолюбивые замыслы, но разные случайности мешали их исполнению. После взятия Екатеринбурга он пошел было в гору, однако против него интриговал князь Голицын. Он жаждал захватить Пермь — ее взял Анатолий Пепеляев. Войцеховский клялся, что, если бы на Сарапул послали его, а не генерала Гривина, он бы разгромил Вторую армию красных. Но его не послали, а генерал Гривин был разбит под Сарапулом Красной Армией.
«Сегодня у меня счастливая ситуация, — сказал себе генерал. — Я разорвал фронт красных, теперь только бы не упустить возможностей».
Войцеховский поморщился. «А ведь Тухачевскому, говорят, двадцать пять лет. Завидный возраст! Если проиграю это сражение, я стану тенью, отброшенной в прошлое». Он согнул пружинящий стек и тут же разогнул. У Войцеховского был скверный характер, он часто впадал в беспричинную ярость. Солдаты прозвали его «генералом Понужаем» за постоянную привычку кричать: «А ну же, вперед!»
— Нехорошо ведут себя казаки, ваше превосходительство, — встревоженно сказал подошедший есаул.
— Говорите ясней.
— Смутьян в моем эскадроне завелся, против войны с краснюками калякает.
— Распустил казаков, вот они и выламываются из оглобель. Дисциплина железная баба в лайковых перчатках, есаул. Покажи мне своего заводилу.
Есаул провел Войцеховского к костру, казаки поспешно встали, есаул показал на тщедушного парня.
— Это ты не желаешь воевать? — вкрадчиво спросил Войцеховский.
— А на что она, война-то? Жить хочется, молод ишо, — простодушно ответил парень.
Мелкая судорога передернула треугольное лицо генерала.
— Ты один воевать не желаешь?
— Весь эскадрон хошь сейчас по домам.
— Есаул! — приказал Войцеховский. — Немедленно расстрелять этого мерзавца…
