– Почему же? – спросил Веллингтон. – Вы сами, дорогой друг, не раз мне говорили, что предпочитаете систему непосредственных встреч и переговоров с иностранными монархами и государственными людьми. Вы указывали, что она удобнее дипломатической переписки и дает лучшие результаты. А я всегда думал, что нужно выбирать меньшее зло. «In all circumstances the duty of a wise man is to choose the lesser of any two difficulties which beset him», повторил он ту же мысль в афористической форме и оглядел гостей.
Я вам говорю, что ехать в Верону опасно, – повторил Кэстльри, – очень, очень опасно.
– В каком же смысле? – осторожно спросил граф Ливен.
Министр иностранных дел пробормотал чтото невразумительное. «Заговор, заговор!» – произнес он и оглянулся в сторону окна. Гости насторожились. Веллингтон сказал, что поездка в Италию очень утомительна.
– Не для железного герцога, надеюсь? – спросил король, желавший перед уходом загладить свои нелюбезные замечания.
– Увы, и я, Ваше Величество, начинаю чувствовать тяжесть лет.
– Я знаю, что вы родились в один год с Наполеоном, – сказал король. Граф Ливен спросил хозяина, видел ли он когда-либо Наполеона. – «Никогда. Но в самый разгар Ватерлоо я вдруг услышал совсем близко от себя крики: «Vive l'Еmpereur!…». Помню, я тогда стоял под деревом, на перекрестке двух дорог…» Георг IV подавил зевок и подумал, что все-таки, в былые времена, обеды с Филиппом-Эгалитэ бывали веселее. Он знал, что о Ватерлоо герцог рассказывает долго; зато решил минут через пять после окончания рассказа проститься и уехать к маркизе Конингэм. – …«Думаю, что он был от меня тогда совсем близко. Мне очень жаль, что я никогда его не видел. Всех знаю, а его никогда не видал».
– «Всех» можно будет увидеть в Вероне. Положительно, туда собирается весь Лондон, – сказал Ливен.
– Да, но лошади? Где достать надежных лошадей? – вскрикнул маркиз Лондодерри. Хозяин взглянул на него уже с тревогой. «Кажется, ровесник Наполеона начинает понемногу выживать из ума», – подумал король и решил, что можно уехать и сейчас. Он встал, поднялись все гости, вопрос министра иностранных дел остался без внимания.
В холле повеселевший король наговорил любезностей Веллингтону. Георг IV умел быть очаровательным, когда хотел. – «Конечно, это была с моей стороны большая смелость спорить о военных предметах с Вашей Светлостью», – сказал король на прощанье, крепко пожимая руку хозяину. «Нет, все- таки он прекрасный человек, совершенный джентльмен и гордость Англии»… – «Напротив, замечания Вашего Величества показались мне чрезвычайно интересными», – ответил почтительно железный герцог.
Гости, смеясь, еще поговорили о леди Конингэм (ее в Лондоне называли просто «the lady»), об ее предшественнице, леди Хертфорд, об их острой ненависти друг к другу, о том, насколько достойнее вела себя в свое время, получив отставку, госпожа Фицгерберт. Первый встал граф Ливен, за ним поднялись другие гости. Маркиз Лондондерри, повидимому, еще не собирался уходить. – «Вот это мило, дорогой друг», – сказал хозяин дома, – «мы с вами допьем портвейн 1788 года, оставленный нам безумцами»… Граф Ливен почему-то взглянул на маркиза Лондондерри.
Проводив гостей, Веллингтон с неприятным чувством вернулся в столовую. Лорд Лондондерри сидел, откинувшись на спинку стула, неподвижно глядя в сторону окна и вертя в руках фруктовый ножик. Беспокойство хозяина усилилось. Он изобразил на лице преувеличенную радость; при его совершенной правдивости, это не очень ему удалось.
– Я думаю, не стоит переходить в гостиную? Здесь отлично, не правда ли, старый друг? Выпьем еще портвейна, он недурен.
Маркиз Лондондерри ничего не ответил; он все вертел ножик, гладя лезвие пальцем.
– Теперь так трудно доставать настоящий портвейн, без примеси этой проклятой
– Это Джон, – сказал министр иностранных дел, – я так и знал: Джон тут.
– Какой Джон? – мягко спросил Веллингтон.
– Мой кучер. Ведь это он ее настраивает против меня.
– Кого?
– Ее. Гнедую лошадь.
Хозяин дома испуганно замолчал. Он еще не отдавал себе ясного отчета в том, что произошло, но чувствовал, что случилось нечто очень, очень нехорошее. «Может быть, он пьян? Однако, эти глаза!…» В полном замешательстве, Веллингтон зачем-то отодвинул стул, снова его придвинул, переставил бокал. «Что же надо теперь сделать?….» Такого случая в его жизни никогда не было.
– В портвейн они обыкновенно подбавляют какую-то аптекарскую дрянь, которая называется джеропига, – произнес он после долгого молчания. Помолчал еще и высказал мнение, что политика изнуряет людей, как война. – Да тут еще эта светская жизнь. Я сам часто чувствую себя переутомленным. И знаете, что я тогда делаю, дорогой друг? Я первым делом иду к нашему милому доктору Бэнкхеду. Он меня посылает в Брайтон или в деревню и через две недели я возвращаюсь в Лондон другим человеком.
Вы возвращаетесь в Лондон другим человеком. – задумчиво повторил гость.
– Да… Этот доктор творит чудеса и с настоящими больными, тогда как просто усталые люди…
– Какой хороший ножик! – перебил его лорд Лондондерри. – Какой хороший ножик! Вы обратили внимание, какой ножик?
– Вам нравится? Этот сервиз мне поднесли после сражения при Талавере, – сказал Веллингтон, стараясь говорить особенно вразумительно. – По поводу этого сражения мне вспоминается один интересный случай…
– При Талавере? Да, при Талавере… Это какой год?
– 1809-ый год, – тихо сказал хозяин дома. Они опять помолчали. Веллингтон почему-то не сводил глаз с ножика. – Да, так по поводу сражения мне вспоминается один интересный случай. Моя ставка была…
– Вы обратили внимание на то, что этот нож шеффильдской работы? Я убежден, что это шеффильдская работа!
– Очень может быть, хотя…
– Шеффильдские бритвы – самые лучшие в мире. Я всегда пользуюсь шеффильдскими бритвами, но мой маленький ножик куда-то пропал! – сказал с ужасом в голосе лорд Лондондерри. Веллингтон взглянул на него и тотчас, побледнев, опустил глаза.
– Ах, у вас пропал нож? Ценная вещь?
– Нож пропал, тот нож! Разве вы не видите как я плохо выбрит? Все заметили, все! Видите, вот волосы и вот здесь!
– Напротив, вы выбриты превосходно, как всегда… Но я говорил, кажется, о докторе Бэнкхеде, – начал снова Веллингтон и остолбенел: маркиз Лондондерри опустил палец в стакан с портвейном, провел пальцем по шее и стал пробривать горло фруктовым ножиком.
Так они просидели минуты три или четыре. Веллингтон думал, что произошла катастрофа, последствия которой еще нельзя охватить; думал, что надо немедленно, не теряя ни секунды, обратиться к доктору Бэнкхеду, взяв с него клятву молчать; думал что
Швейцар громовым голосом вызвал коляску маркиза Лондондерри. К подъезду подкатила карета, запряженная гнедыми лошадьми. – «Это она! Левая! Вот она!» – закричал в ужасе министр. Веллингтон грозно оглянулся на испугавшегося швейцара, взял своего друга под руку и велел кучеру ехать домой: «Мы хотим пройтись пешком».
По дороге он вразумительным тоном, с расстановкой и повторениями, говорил о докторе Бэнкхеде, о преимуществах сельской жизни, о том, что самому крепкому человеку бывает нужен отдых. «Я советовал бы вам даже отказаться от поездки в Верону. Если хотите, я могу вас там заменить… А вы, дорогой друг, это время провели бы в вашем милом Крэй-фарме». – Он говорил мягким успокоительным голосом и, по своей природной жизнерадостности, почти начинал верить, что может быть, в самом деле все окажется пустяками. «Головокружение, прилив крови к мозгу, мало ли что!» – «В Верону я охотно съезжу вместо вас,
