и вдруг летит в сортир, на две минуты,и вновь бубнит, и, вот, опять в — сортир!Его трепал понос и страх терзал,но он не прекращал молитвыи бормотал, и бормотал с надрывомна странном слове «Элогим»……а за окном заметно голубелонас обступающее небои дед мой, мёртвый, обживал его.IVВот умер я, никто и не заметил,что умер я, как я не замечал,что умер он, она, другие люди.Все заботы нашиобращены на нас самих,на тех,кто мы и есть.Попробуй отними, её, его,до остальных нам деланет.И нет пределароднее нам, чем любящее тело,а смерть — достойная запоминанья весть,и грустный повод,коснись её, как оголённый провод,она…отбрось её, забудь, не лезь.Ну, нет меня! мир не переменился,ну что такого, ничегоособенного, просто провалилсятуда один, ещё на одногоеё строи прибавились. А сверху,на полтора аршина в высоту,гремит подобно фейерверкучужая жизнь, сверкает на лету.Куст беленький качается и детине вылезают из воды,и нет как будто бы на светебезмолвия и пустоты.Нет места для меня, а вам, кто не был,достанет воздуха, свободы и тепла.Благослови вас это небои то, которому Земля мала.
* * *
Одинокие мы, одинокиеголовы над тротуарами…Девушки проходят голоногие,девушки, томящиеся парами.В воздухе сиреневом угаснувшемветви зеленеющие плавают.Набухают губы кровью красною —розовые голуби двуглавые.Над мостом, над бедными предместьями,медленно Медведица затеплится,медными лучами в перекрестиисмерти отодвинутой и сердца.В этом дне такое было небо,топкое, на площадях уснувшее,что разгуливать опасно было мне, Богобок шёл. И к шёпоту прислушивался.
башня «Дания»
«… на свете много есть такого, что недоступно»…
У. Шекспир. «Гамлет»Я в башню, под названьем «Дания»,вхожу из среднерусской местности,в которой изнываю от познаниясвоей непоправимой бесполезности.