лошади угрожающе раздулись. Она шарахнулась в сторону, собака игриво кинулась к ней. Гроза в исступлении лягнула Серну задними ногами, отбросив её на несколько шагов. Янош попытался сдержать Грозу, но, раздражённая, не подчиняясь седоку, она несла его в глубь парка. А на земле тяжело раненная, жалобно взвизгивая, лежала Серна.
Этого Тибор не предвидел. Оба Фении, отец и сын, пришли в неистовство.
— Схватить! Запороть! В тюрьму! — кричал старший Фения, гневно глядя на управляющего. — Вот до чего у вас дошло!
Обескураженный, Калиш подал знак стражникам, и они тотчас помчались вдогонку за Яношем. Тибор Фения, злобно нахмурив брови, проверил заряды в пистолете и тоже вскочил на коня. Помрачневший граф направился к гостям. Миклош спешился и подошёл к растерявшемуся управляющему:
— Дозвольте ехать вдогонку. Им не совладать с Грозой. Мальчишку убьёт и сама расшибётся!
— Скорее, скорее! — заторопил его управляющий и поспешил вслед за графом.
Иштван слышал приказ барина: «Запороть! В тюрьму!» Он не ожидал такой жестокости от графа. Правда сын заслужил наказание за то, что не справился: поморить голодом, продержать взаперти, можно и уши надрать… но подвергнуть парня такому позору — заточить в тюрьму, высечь… Нет, это наказание было несоразмерно проступку.
Обуреваемый одним только желанием спасти сына Иштван вышел вперёд, когда граф проходил мимо за гонщиков:
— Ваша милость!..
— Ты?.. Чего тебе?
— Прошу милосердия для сына… — продолжал смиренно Иштван.
Граф побагровел от злости.
— Ваше сиятельство, молод он… — Голос Иштван дрожал. — Не губите малого… Мы уж отслужим всё, душой…
Как ни старался граф сдержаться, чтобы не обнаружить перед гостями своей ярости, его взорвало:
— Всей душой отслужите? Хороша семейка! Один лучше другого! Младший сынок, болван, не умеет поводьев в руках держать. Старший ещё того лучше: отказался служить императору, удавился в казарме на позор всему полку!
— Имре! — вскричал в отчаянии Иштван. — Имре сгубили!.. Теперь и второму черёд?.. — И, как будто только сейчас страшная правда дошла до сознания смиренного раба, он повторял оторопело: — Имре!.. Имре сгубили! Люди добрые, помогите!..
В своей мольбе он обращался к таким же, как он, обездоленным крестьянам, которые одни могли сейчас его понять, но рука его просительно тянулась к барину и робко коснулась полы длинной охотничьей куртки графа.
Прикосновение Иштвана вызвало новый приступ ярости у Фении.
— Прочь, негодяй! — крикнул он, брезгливо стряхивая его руку.
Графский окрик был для покорного крестьянина последней каплей. Все обиды, унижения, несправедливости, скопившиеся за годы, нахлынули на него в какой-то короткий миг прозрения. Он отпрянул от графа, опалённый внезапно вспыхнувшей ненавистью. Рука судорожно сжалась в кулак.
— Проклятье тебе! — грозно прогремел его голос. Будь проклят ты, кровопийца! Пусть сгинет весь твой род!
Графа передёрнуло. Он не был суеверен, но в этом проклятии взбунтовавшегося раба ему почудилось какое-то зловещее предзнаменование. Он поднял стек не то для удара, не то для защиты. Но стражники уже окружили Иштвана:
— По сто палок каждому: отцу и сыну! Да так, чтобы другим было неповадно! — шипел Фения, задыхаясь от злобы.
Калиш поспешил ему на помощь:
— Ваше сиятельство…
Резко повернувшись, граф увидел отчаянное лицо управляющего и сразу спохватился. В присутствии гостей воспитанник Англии не должен был терять самообладания.
Не повышая голоса, он распорядился:
— Трубите сбор охотникам!
Вначале Янош даже и не делал попыток осадить лошадь, думая только о том, как бы удержаться в седле. Разъярённая Гроза вернулась в первобытное, дикое состояние. Она неудержимо стремилась вперёд, и Янош со страхом вспомнил о верстовом столбе, о который лошадь однажды уже намеревалась размозжить ему череп…
Гроза вдруг сделала сильный рывок, резко свернула на свободную от деревьев лужайку и помчалась к воротам, открывавшим дорогу в вольные степи.
Конский топот позади заставил Яноша оглянуться. Только сейчас он заметил погоню, однако он был далёк от мысли, что силящиеся его настигнуть люди посланы графом для того, чтобы его наказать.
Первым приблизился к нему Миклош на своём резвом коне. Ещё издалека он крикнул:
— Граф приказал схватить тебя!.. Скачи к Чёртову болоту, что на земле Гуваша, отпусти лошадь, спрячься в камышах!
Поравнявшись, Миклош вытащил из-за пояса бич и протянул молодому другу:
— Возьми, он может тебе пригодиться!
Янош схватил бич чикоша, но не успел вымолвить ни слова. Миклош свистнул и огрел хлыстом Грозу. Лошадь рванулась с новой силой.
Расстояние между Миклошем и Яношем стало увеличиваться, и, когда стражники нагнали Миклоша, Янош был уже далеко.
Янош не чувствовал ни ветра, яростно атаковавшего его шляпу, ни тяжёлых дождевых капель, ударявших о её широкие поля. От бешеной скачки захватывало дух. Лошадь теперь чутко отвечала на каждое движение поводьев. И то, что эта непокорная и гордая лошадь понимает его желания и подчиняется им, радостно пьянило Яноша.
Неудержимо стремясь вперёд, он потерял ощущение пространства и не заметил, как миновал большой пруд, в котором плавали лебеди, гуси и утки, не заметил на перекрёстке ветряной мельницы и очнулся, лишь когда показался пограничный столб, за которым начиналась земля Гуваша.
Янош оглянулся — погоня изрядно отстала. Грозе следовало дать передышку, и всадник перестал её понукать. Лошадь перешла на крупную рысь.
Вскоре показалась тропинка, по которой можно было добраться ближним путём до моста через Надь-Кату. Но недолгую передышку получила Гроза. Позади снова послышался топот копыт. Янош встрепенулся, колени сами сжали бока лошади — Гроза послушно рванулась
Глава седьмая
Встреча на мосту
Узкое ложе быстрой реки Надь-Каты, берущей начало у холмистых окрестностей Хатвана, когда-то достигало самых пастбищ графа Фении и здесь раздавалось вширь, покрывая огромную лощину. У города Ясбереня река снова сужалась и мчалась стремниной к Сольноку чтобы отдать там свои воды могучей Тиссе. Но светло-жёлтый горный лёсс, который из года в год обогащал почву полей, постепенно засорял русло реки, и теперь по графским землям она текла узенькой лентой.
В прежние времена оба берега соединял широкий каменный мост. О нём теперь напоминали лишь огромные быки, которые торчали из болотистых берегов Надь-Каты. Для переезда через реку навели новый деревянный мост, такой узкий, что повозки могли двигаться одновременно лишь в одну сторону.
В полдень того самого дня, когда над семьёй Иштвана стряслась беда, на мост взбиралась карета
