тридцать тысяч ружей и большие запасы патронов. Некоторым достались алебарды, бердыши и старинные крепостные самопалы. Хоть не все умели ими пользоваться, зато они придавали их владельцам грозный, воинственный вид. Кому не хватило ружья, тот засовывал за пояс нож, кинжал или пистолет и уже не чувствовал себя безоружным.
Покинувшие столицу «чёрно-жёлтые» войска отходили за черту города, к Бельведеру и замку Шварценберг, на соединение с войсками Елашича.
Вена полностью перешла в руки восставшего народа. Аристократы, крупные промышленники и вожди реакционных партий последовали за бежавшим из столицы императором, торопясь покинуть город. Через городские ворота непрерывным потоком потянулись богатые упряжки с беглецами и их ценным имуществом, пароходы отплывали из Вены переполненные пассажирами.
Каталина не стала дожидаться утра, а тут же пошла в больницу. Каждого выходившего оттуда санитара она расспрашивала, известно ли что-нибудь о Франце Калише. Но неизменно слышала один и тот же ответ: «Много их нынче привезли, принимали, не спрашивая, кто и откуда. Завтра разберутся, перепишут всех. А сегодня где там!»
Так прождала она до поздней ночи. Улицы уже затихли, когда она вернулась домой. Осторожно открыв дверь, она вошла в кухню. Ощупью отыскала стол, положила сюртук и шляпу Франца. Спрятала пистолет. Засветила керосиновую лампу, висевшую на стене. Налила в таз воды и стала замывать пятна крови на сюртуке. Во внутреннем кармане рука Каталины нащупала какой-то твёрдый предмет. Она осторожно вынула небольшой бумажник и медальон. Ей не часто приходилось видеть такие вещи: на золотой крышке были выгравированы две сплетённые в пожатии руки — мужская и женская. Каталина поворачивала медальон со всех сторон и случайно нажала пружинку затвора. Медальон раскрылся. Девушка вздрогнула от неожиданности. Под миниатюрным, портретом госпожи Калиш, у золотого ободочка лежала знакомая красная бусинка. Да, да, та самая бусинка…
Лицо Каталины зарделось: оттого ли, что она нечаянно вторглась в чужую тайну, или потому, что эта тайна была отчасти и её тайной? А может быть, лицо её горело оттого, что найденная бусинка сказала ей много, гораздо больше, чем сказали бы слова…
Правительственные войска были приведены в боевую готовность. Во главе их стоял фельдмаршал князь Виндишгрец. Любимой поговоркой князя было: «Бароны и прочие титулованные особы — люди; все, кто ниже их, — чернь!» И соответственно этому он чинил суд и расправу над жителями восставших городов.
После отступления гренадерских полков за черту города власть в столице перешла в руки венского Комитета безопасности. Комитет состоял из левых депутатов рейхсрата. Главой его был командующий национальной гвардией Мессенгау́зер. Поэт, сын солдата и сам бывший солдат, он прослужил в австрийской армии шестнадцать лет. Но, несмотря на то что он прошёл военную школу, его подлинным призванием оставалась поэзия. Мессенгаузер искренне верил, что наиболее могущественное оружие в его руках — это поэзия, и что его поэмы окажут благотворное воздействие на человечество.
Этот честный и храбрый человек отнюдь не был революционером. Не сомневаясь в том, что Виндишгрец поддержал поход Елашича по собственному разумению, а не по воле двора, Мессенгаузер наивно верил, что император устранит и накажет виновных в нарушении конституции.
Наивность Мессенгаузера повлекла за собой роковую ошибку, стоившую Вене её свободы. Вместо того чтобы воспользоваться смятением в стане врага и преследовать отступавшие от столицы войска, Мессенгаузер принял решение: революционные войска должны ограничиться обороной Вены.
Глава седьмая
На подступах к Вене
Главнокомандующий венгерской армией генерал Мога был против преследования войск Елашича на австрийской земле. Мога заявил, что это влечёт за собой военный риск, так как столкновение с австрийскими регулярными войсками станет неизбежным. У Мога были и политические возражения, которые высказывали также и глава правительства граф Баттиани и стоявшая за ним «Партия мира»[58]. Все они считали, что переход границы будет воспринят как акт, направленный против Фердинанда, а ведь он не только австрийский император, но ещё и король Венгрии. При этом они надеялись, что император сам прикажет разоружить войска Елашича.
Кошут, стоявший во главе Комитета защиты отечества, так же как и радикальная часть Государственного собрания настаивали на немедленном переходе границы. Надо было обезоружить хорватскую армию прежде, чем австрийское правительства получит возможность поддержать Елашича.
Разногласия правительства привели к тому, что венгерская армия дважды переходила пограничную реку Ле́йту и дважды, по приказу Мога, возвращалась обратно, даже не войдя в соприкосновение с противником.
События в Вене дали в руки Кошута новые козыри. Он прибыл в Па́рендорф, где находился главный штаб армии, приказал выстроить войска и обратился к ним с горячим призывом. Он рассказал о мужественном выступлении венцев в защиту венгерской свободы, об окружении Вены войсками реакции. Венгры обязаны срочно прийти на помощь венскому населению.
— Кроме военно-политической позиции, с какой рассматривают вопрос военные специалисты, есть также позиция нравственная. Ещё держится Вена, поднявшаяся на защиту нашей свободы. Самая мысль о том, чтобы безучастно взирать на борьбу венцев, должна привести в дрожь каждого честного мадьяра. Пойти на помощь осаждённой Вене — наш нравственный долг. Этого требует от нас честь нации. Того же требует и политическое положение: разгромив вместе с венцами силы, противящиеся революции, мы нанесём смертельный удар европейской реакции. Наши силы растут непрерывно. Обучаются и формируются в отряды тысячи новых воинов, готовых отдать жизнь за независимость Венгрии. Я объехал страну, и мои призывы находили повсюду горячий отклик в сердцах соотечественников. Крестьяне бросают дома и землю и идут в партизаны. Купцы превращают товары в снаряжение и амуницию. Из городов и деревень, с гор и из долин, горя желанием внести свою лепту, спешат люди на зов отечества. Так неужели мы не дадим отпора реакции, которая задушит сперва свободную Вену, а потом возьмётся за свободную Венгрию!
Гонведы слушали Кошута затаив дыхание и бурно отозвались на его призыв. Они рвались в бой, недоумевая, почему их держат в бездействии у самой границы…
Убедившись в готовности солдат защищать свободу Венгрии, Кошут созвал военный совет. Однако никто не решался взять слово.
Кошут обвёл глазами офицеров и остановился вопросительно на Гёргее:
— Может быть, вы, майор, выскажете своё мнение?
Гёргей неторопливо поднялся и сказал:
— Я не рекомендовал бы торопиться с принятием решения. Надо как можно скорей сформировать собственное регулярное войско. Ничто не должно отвлекать нас от этой главной задачи, от которой зависит судьба всего венгерского народа. В настоящий момент наши войска состоят в основном из ополченцев. Это ненадёжные солдаты. К тому же неприятель сможет выставить против нас вдвое более сильную армию.
— А как расцениваете вы энтузиазм солдат, свидетелем которого мы были сегодня, когда я говорил о предстоящем выступлении? — спросил Кошут.
— Энтузиазм был большой… Однако от него останется очень мало после трудных переходов, перед лицом сильного неприятеля, под дождём снарядов. Необстрелянные солдаты легко теряют мужество и поддаются панике, увлекая за собой и обученных солдат.
Кошута изумил такой ответ.
— Что же, по-вашему, мы рискуем потерять людей?
— О нет, этого опасаться не следует. Ополченцы-то во всяком случае уцелеют. Гарантией служат их крепкие ноги: они ринутся назад с такой поспешностью, что за ними никто не сможет угнаться.
— И вы считаете, что у нас нет шансов на победу?
