стольких бедствий.
Мистер Токсон, думая об этом документе, лихорадочным жестом сунул руку в боковой карман сюртука, с которого все еще струились потоки соленой воды. И, о, счастье! Папирус оказался на месте! Только продолжительная ванна, которую пришлось принять этому тонкому листу, естественно, размягчила его. Доктор, осторожно вытащив его из кармана, развернул, чтобы просушить на солнце.
Между тем день уже давно начался. Солнце косыми лучами озаряло шлюпку и посылало ослепительный свет на все более и более приближающуюся линию прибоя.
— Но где же мы находимся? — Не без беспокойства спросил Пензоне. И к какому берегу приближаемся?
— Это берег Ирландии, — ответил Токсон, — ив этих широтах, смежных с проливом Св. Георгия, он усеян скалами, делающими доступ к нему почти невозможным и, кроме того, он совсем не населен. Сукрийяна, очевидно, знал об этом и, без сомнения, надеялся воспользоваться этим, чтобы безнаказанно продолжать свое путешествие, назвавшись одним из потерпевших крушение «Леконии» и совершив на море убийство, которое замышлял.
— Дело в том, — заметил Пензоне, — что нам трудно будет высадиться.
— Однако, — сказал доктор, — попытаемся пристать к берегу, где мы тотчас же найдем средства продолжать без новых задержек путешествие в Индостан. При этих словах, доказывавших непреклонное решение ученого, Дебора обменялась с кузеном безнадежным взглядом. На несколько минут воцарилось тягостное молчание. Наконец, Пензоне решился высказать несколько робких замечаний, и уже раскрыл рот, чтобы заговорить, как вдруг Дебора испустила крик удивления.
— Как странно! Посмотрите, папа. — И пальцем указывала на развернутый на солнце папирус, уже почти высохший под его лучами.
— Что ты хочешь сказать? — заметил Токсон. — А! Пергамент покрылся буквами…
— В самом деле! — вскричал Эдгар, в то же время направляя шлюпку по приказанию дяди к высоко торчащей скале, о которую с шумом ударялись волны и рассыпались миллионами брызг, блиставших на солнце всеми цветами радуги.
— Тогда это объясняется, — воскликнул Токсон, — действием тепла после вымачивания в растворе хлористого натрия, который только один мог проявить написанное симпатическими чернилами. Вот простой химический реактив, подействовать которым я и не догадался!.. Видите, продолжал он с радостью в голосе, буквы теперь совершенно ясны: написанное принадлежит тоже наречию пали, как и остальное, и я, наконец, узнаю… Наклонившись над папирусом, он пожирал его глазами: все его умственные способности сосредоточились на таинственном тексте. Невольно, заинтересованные молодые люди молчали в ожидании, когда ученый окончит свой трудный перевод. Наконец, мистер Токсон поднял голову. Лицо его сияло счастьем от удачного открытия. Он не сожалел теперь о перенесенных страшных испытаниях, потому что был обязан им тем, что наконец-то узнал то, чего много раз тщетно добивался. Держа в одной руке пергамент и ведя пальцем другой по строчкам, только что так неожиданно появившимся, мистер Токсон начал переводить громким голосом: В двенадцать часов, с молитвами, мое иссохшее тело должно быть освобождено от повязок, облегающих его, и при священных гимнах верующих. Дурга, богиня любви, и Вишну — Утешитель, дохнут своим разумом на меня. Да, я оживу! И сок божественного лотоса, содержащийся в нефритовом флаконе, охраняемом твоим именем, о Парвати, царица Прекрасного, у подножья твоей святой статуи, нальется моей рукой в чашу из слоновой кости. Счастлив избранник, который, опорожнив ее, займет мое местов этой могиле, на этом пороге к Истине. Едва ученый медленно перевел последние слова, как страшный удар сбил с ног всех троих пассажиров шлюпки. Предоставленная самой себе на несколько минут вследствие рассеянности Пензоне, шлюпка была принесена течением в самую средину бурунов и с размаху налетела на острую скалу Волны обдавали несчастных пеной, водорослями и песком, оглушая и ослепляя их, а между тем, шлюпка, прежде чем они успели подняться, пробитая в нескольких местах, быстро погружалась в пучину…
А солнце продолжало сиять на ясном небе, освещая это ужасное зрелище.
Они вместе испустили раздирающий душу крик, на который океан ответил своим прибоем о злополучные скалы!
Часть третья
На пороге тайны
I
Западная часть Индостана, известная под названием Малабарского берега, окаймлена длинною цепью гор различной высоты, простирающихся от мыса Акморина до Мейвора и Буделькунда и примыкающих к первым отрогам Гималайского хребта. На своем, почти восьмисотмильном протяжении, горы эти носят разные названия: наиболее известные из них Западные и Восточные Гатесы, которые впоследствии на раз встретятся в нашем рассказе.
В двадцати милях от Бангалура и недалеко от Майсура находится небольшой городок Ниджигул, лежащий в суровой и скалистой местности, отмываемой с юга рекою Кавери, а с севера Пеннаиром, притоком Кришны. Окружающие Майсурийркую равнину горы, покрыты густыми, девственными лесами; они круты, скалисты и имеют весьма мало проходов, да и те немногие, по большей части трудно доступны.
В этих горных, ущельях и лесах обитают, во — первых всевозможные дикие звери — гроза окрестных жителей во — вторых, индусы запрещенных каст, преследуемых законом. Именно в этих дебрях и укрываются туги, поклонники богини Кали, которой они приносят свои отвратительные жертвы.
Густой, девственный лес, начинающийся почти у самых ворот Ниджигула, переплетенный лианами и кишащий, как и все леса Индии, змеями и пантерами, внушал суеверный страх индусам на двадцать лье вокруг. Об этом лесе ходило много различных легенд. Так, например, рассказывали, что не одни звери населяют его, а что там живет ракхаза, блуждающая по ночам в местах, проклятых Сивою, в постоянных поисках своих будущих жертв. Мохнатые крылья ракхазы — вампира задевают лицо путников, застигнутых ночью под зелеными сводами деревьев, его жадные губы присасываются к виску жертвы и пьют ее кровь раздирая в то же время своими когтями тело несчастного Поэтому индусы не только боятся приблизиться к опушке страшного леса, но и обращать к нему свои взоры они страшатся даже думать о нем.
Тем не менее Ниджигул, как важный торговый центр в этих мало населенных широтах, временами привлекает огромное количество народа Так и 30–го апреля 1895 года под своды единственного в городе бенгало [Бенгало (bungalow) — называется в Индии загородный дом, а также и постоялый двор без конца стекались утомленные путники.
Ниджигулский бенгало, как и большая часть построек такого рода, представлял из себя одноэтажное строение, в виде прямоугольника, окруженное верандой или колоннадой из массивных столбов, сплошь заросших вьюнком и его пурпуровыми цветками и другими вьющимися растениями, скрывающими за собой ослепительную белизну колонн. В промежутках междустолбами висели циновки из плетеной соломы вместо штор, защищающих пространство между сводами от палящих лучей солнца. Под защитой этих циновок более знатные из остановившихся в бенгало путешественников, могли сесть в самое жаркое время дня и поджидать наступления сумерек, чтобы, отдохнув, вдоволь насладиться прогулкой, не боясь солнечных лучей, ослабленных уже близостью вечерней прохлады.
Было около девяти часов утра, и день обещал быть удушливым, поэтому в бенгало не ждали более путешественников, потому что те, кого дела призывали в Ниджигул, поспешили в него еще задолго до наступления палящего зноя.
За циновками веранды, на земле, уже спало порядочное количество райоте (крестьян) в своих белоснежных одеждах, образуя местами живописные группы по своему разнообразному костюму и по
