невозможно предсказать, что, когда и как аукнется. Случай Роуса подтверждает эту мысль. А также ту, что не только сам исследователь может проглядеть открытие, как это случилось с Туортом, но и другие исследователи могут не заметить открытия, сделанного их коллегой.
Тем более если этот коллега – никому не известный исследователь из страны, находившейся тогда на обочине микробиологии. В течение нескольких лет никому даже в голову не пришло воспроизвести эксперимент Роуса. Впрочем, и у самого исследователя дела в дальнейшем не заладились, он долго и безуспешно пытался выделить вирусный возбудитель рака у мышей, а в 1915 году бросил заниматься опухолями и обратился к другим проблемам физиологической патологии.
Лишь в 1934 году Роус вернулся к раковой тематике. Произошло это отчасти случайно. К нему обратился его молодой коллега по Рокфеллеровскому институту медицинских исследований Ричард Поуп (1901–1966), прославившийся незадолго до этого тем, что впервые выделил вирус гриппа, конкретно – штамм “испанки”, унесшей во время пандемии 1918–1919 годов около ста миллионов жизней (по уточненным современным оценкам). Но в тот момент Поупа интересовал менее глобальный вопрос: являются ли раковыми образованиями бородавки, которые часто встречаются на коже диких кроликов, обитающих на юго-западе США? Этой и похожими проблемами Роус занимался до самой своей смерти, которая последовала в 1970 году, когда ученый перевалил девяностолетнюю отметку.
Между тем параллельно и независимо разворачивались еще две захватывающие истории. Первая – это история его открытия. Пусть не сразу, но оно было признано научным сообществом и стимулировало дальнейшие исследования. Одну из наиболее ярких страниц в их историю вписал Лев Александрович Зильбер {17} (1894–1966). Он стал заниматься проблемами рака в начале 40-х годов, находясь в заключении, в “шарашке”, и ставил эксперименты на мышах и крысах, которых другие заключенные ловили ему за махорку. Там же Зильбер сформулировал основные положения своей вирусной теории рака.
К счастью или нет {18} , но эта теория оказалась не всеобъемлющей. Считается доказанным, что многие формы рака у птиц и животных вызываются вирусами. Но применительно к человеку выводы существенно осторожнее. Действительно, обнаружены онковирусы человека, что дало основание специалистам утверждать, что целую группу онкологических заболеваний следует считать в некоторой степени инфекционными. Например, вирус гепатита В может вызывать карциному печени, вирус папилломы человека может вызывать рак шейки матки, а вирус Эпстайна – Барр может вызвать лимфому Беркитта. Характерные оговорки “в некоторой степени” и “может вызывать” отражают как комплексную природу раковых заболеваний, так и неутихающие споры в научном сообществе.
Вторая история связана с присуждением Роусу Нобелевской премии по физиологии и медицине. Впервые его номинировали в 1926 году – нашлись достаточно известные и дальновидные, в обе стороны, люди, которые смогли оценить значение его давней единственной публикации. Номинации продолжали следовать с завидной регулярностью, но получил свою премию Роус лишь в 1966 году, через 55 лет после открытия, – долготерпение, достойное Книги рекордов Гиннесса. Этот рекорд смог повторить только Эрнст Руска (1902–1988), который в 1986 году получил Нобелевскую премию по физике за изобретение электронного микроскопа, сделанное им в 1931 году. Мне почему-то кажется, что первым поздравил Роуса с премией муж его дочери Алан Ходжкин, он не мог не испытывать определенной неловкости и неудобства из-за того, что у него-то Нобелевская премия есть, а у тестя – нет. Вот так счастливо завершилась эта история.
Если о вирусном происхождении рака ученые еще спорят, то в том, что многие болезни, от гриппа до СПИДа, вызываются вирусами, никаких сомнений нет. Возникает вопрос: как с этим бороться? На первый взгляд никак невозможно, ведь вирус сам по себе ничего не потребляет и не синтезирует, в нем не идет никаких жизненных процессов, на которые мы могли бы воздействовать. А как поется в известной песне: “Если вы не живете, то вам и не умирать”. Вирус сам по себе неуязвим для лекарств. Поэтому если уж вы “подцепили” где-то вирус, например, гриппа, то ложитесь в постель под одеяло, пейте горячий чай с лимоном и уповайте на свой организм – потому что природа в отличие от ученых и врачей умеет бороться с вирусами. Пока они гуляют на свободе, она их не трогает, ведь вирусы – это часть природы. Но как только вирус попадает в организм, немедленно активируются специальные механизмы противовирусной защиты, входящие в систему иммунитета. В первую очередь это так называемые антитела – специальные белки, вырабатываемые клетками иммунной системы.
Они гирями виснут на вирусах и подставляют их под удар лимфоцитов-киллеров [32] .
Проблема заключается в том, что антитела, как и вирусы, да и почти все в природе, специфичны, то есть могут распознавать только строго определенный вид вирусов. Если их этому не научили заранее, то они не будут видеть “чужака” в упор. Организму нужно время, чтобы идентифицировать неизвестный вирус, разработать новый белок для защиты от него и произвести партию антител. То, что мы называем хорошим (сильным) иммунитетом, это сочетание быстрого распознавания инфекции и создания средств защиты с наработкой такого количества антител, которое достаточно для подавления болезни в зародыше.
Еще одна проблема состоит в том, что антитела, как спецподразделения ГРУ или ЦРУ, имеют право действовать только за границей клетки. Если вирус прорвался через клеточную мембрану, то в дело вступают внутренние войска – интерфероны. Это тоже специальные белки, которые выделяют уже сами клетки в ответ на вторжение вируса. Уничтожить вирус они неспособны, но могут подавить синтез вирусных белков или, в крайнем случае, сборку и выход вирусных частиц за пределы пораженной клетки. Кроме того, интерфероны сразу после вторжения вируса отправляются гонцами к соседним клеткам и предупреждают их об опасности, так что те встречают вирусы во всеоружии. Такая система “раннего оповещения” приводит к неожиданному эффекту, называемому по аналогии с оптикой интерференцией: если вирус попадает в организм, который незадолго до этого уже подвергся атаке другого вируса, то болезнь не развивается, первый вирус как бы препятствует размножению второго. Так что иногда легкая вирусная инфекция оказывается даже благом, потому что “защищает” нас от более серьезного заболевания.
Кстати, интерфероны были открыты именно при изучении этого странного явления. Впервые это сделали в 1954 году японские вирусологи Я. Нагано и Я. Коджима, изучавшие подавление размножения вируса оспы. Но научное сообщество не обратило внимания на их публикацию, по одной из версий потому, что статья была опубликована на непривычном, малораспространенном в науке языке – на французском. Так что приоритет достался сотрудникам Лондонского национального института вирусологии Алику Айзексу и Жану Линденману, опубликовавшим результаты своего независимого исследования в 1957 году. Они же предложили и название – интерферон.
У нашего организма есть еще один вариант защиты от вирусов. Некоторые повреждения, вызываемые размножением вируса в клетке, могут быть обнаружены специальными системами внутреннего клеточного контроля, которые запускают механизм так называемого апоптоза, или программируемой смерти. Понимая, что не может справиться с врагом, клетка совершает самоубийство, жертвуя собой для блага организма в целом и препятствуя таким образом дальнейшему распространению болезни.
Я не случайно использую военную терминологию. В организме при вторжении вируса происходит самая настоящая нановойна: вирусы атакуют ДНК, прорываясь через клеточную мембрану, этому препятствуют белки, все это, подчеркну лишний раз, классические нанообъекты.
Вирусы используют весь арсенал уловок и военных хитростей, известных нам из истории человеческой цивилизации. Они, как диверсанты, могут пробраться в глубокий тыл противника и там затаиться в ожидании времени “Ч”. Глубокий тыл – это ДНК клетки хозяина. Ожидание может занять месяцы, годы, даже много поколений. За это время гены вируса могут претерпеть мутацию и потерять свою патогенность. Они так и останутся в ДНК клетки хозяина, пойдут и в род, и в потомство ненужным балластом. Его доля в нашей ДНК составляет около 95 %, многие ученые полагают, что большая часть этого “мусора” – остатки вирусов, которые наши предки подцепили в ходе эволюции.
Гораздо неприятнее, когда затаившийся диверсант вдруг проявляет себя и приступает к активным действиям. Таков, например, вирус герпеса, который, к сожалению, сидит почти в каждом из нас – по различным оценкам, доля инфицированных вирусом герпеса составляет во всем мире от 65 до 90 %. Живешь не тужишь, но вдруг при небольшом переохлаждении или недостатке витаминов – “лихорадка” на губах или где похуже. Вывести эту заразу до конца не под силу ни Природе, ни врачам, удается только подавить ее внешние проявления в момент обострения.
Вирусы могут отсидеться на нейтральной территории. Такова тактика всех паразитов, помимо целевой аудитории они обычно имеют про запас еще одного хозяина, в организме которого они сохраняются и понемножку размножаются, не нанося ему заметного вреда. Например, вирус лошадиного энцефалита хоронится в птицах, а переносится комарами, для тех и других он безопасен. Возможно, и мы с вами служим носителями чьих-то “чужих” вирусов, но нам это хлопот не добавляет.
Природа вообще устроена очень рационально, каждому овощу – свой фрукт, каждому
