к нему.
— Ты недолго будешь отравлять воздух своим дыханием, красная зараза! — прокричал он.
— Но ты умрёшь первым! — прохрипел Этьен.
С неожиданной силой он всадил нож в грудь ненавистного врага.
Этьен облегчённо вздохнул, когда версалец покатился вниз… Пусть теперь настал и его, Этьена час! Он жил не зря… На него шли, ползли, надвигались со всех сторон враги.
Этьен бросился к пушке, где оставался последний заряд. Он не должен был пропасть!
Этьен успел поднести огонь прежде, чем версальцы повалили его. Пушка прогремела.
— Это наш последний салют пролетарской революции! — произнёс Этьен, падая под ударами прикладов.
Глава двадцать седьмая
Погодите радоваться, старые коршуны!
Дядя Жозеф еле умещался на узкой постели Кри-Кри; ноги свисали на полметра.
Рана была тяжёлая, но для крепкого организма Бантара не представляла опасности для жизни.
Как только затихли шаги Мадлен и Жако, удалявшихся от сторожки, Шарло закрыл дверь.
В каморке было совсем темно, но Кри-Кри казалось, что он ясно различает очертания головы и тела дяди Жозефа, который всё ещё лежал в забытьи и тяжело дышал.
Кри-Кри опустился на колени у изголовья раненого и насторожённо прислушивался, чтобы не упустить ни малейшего движения дяди, когда к нему вернётся сознание.
Шарло не думал сейчас об опасностях, подстерегавших его и Жозефа на каждом шагу. Его занимала теперь одна мысль; как помочь Жозефу, вернуть ему силы, залечить рану?.. Прежде всего надо было каким-нибудь образом раздобыть немного вина, а в комнатке не было даже воды. Если пробраться в кафе, там наверняка найдётся бутылочка хорошего вина из тех, что припрятала хозяйка «на всякий случай», «про чёрный день». Вот кабы знать, что в кафе никто не ночует, тогда бы можно рискнуть…
Раньше, при Коммуне, когда почти совсем прекратились кражи, хозяйка не боялась оставлять кафе на ночь без сторожа. К тому же Кри-Кри жил поблизости.
«А теперь, — думал мальчик, — могла ли мадам Дидье оставить кафе без присмотра? Никогда не решится! Она умрёт при одной мысли, что кто-нибудь может забраться туда и выпить бутылку вина. И доверить никому чужому она не захочет… Значит, сама она ночует в кафе. Тогда эта затея совсем невозможна!»
Время тянулось медленно. Воспоминания одно за другим нахлынули на Кри-Кри. Вся жизнь, все четырнадцать лет, прожитых им, вдруг приобрели особый смысл, над которым он никогда не задумывался прежде. Так вот что значили сказанные Жозефом слова: «В жизни бывают такие минуты, когда человек за один день становится старше, мудрее на целых десять лет…»
«Да, теперь я вижу, каким дураком был до сих пор! Вот Гастон — другое дело. Он не распевал песенок в “Сверчке” и умер как герой. А я, словно малый ребёнок, попался в западню, не мог раскусить предателя Люсьена!..»
Стон дяди Жозефа прервал размышления Кри-Кри.
— Дядя Жозеф, тебе плохо? Ты слышишь меня?
— Шарло, это ты, мой мальчик? Отчего так тихо?
— Дядя Жозеф, ты у меня в каморке… Я всё тебе расскажу. Погоди только, я схожу сперва поищу, чем тебя подкрепить.
— Теперь вспоминаю… Постой… Не уходи. Надо всё обдумать.
— Я сейчас же вернусь. И трёх минут не пройдёт, как снова буду тут.
— Нет, мальчик, никуда не ходи. Надень свежую рубашку, почисти башмаки, вымой лицо и руки утренней росой. Когда услышишь, что пришла мадам Дидье, поднимись к ней и объясни, почему тебя так долго не было. Скажи, что перестрелка помешала тебе вернуться вовремя. Обо мне не тревожься, мне лучше. Плечо не беспокоит. Рана, должно быть, неопасная. Всё будет хорошо.
— Верно, дядя Жозеф. Мадлен так и сказала: «Хорошо, что пуля прошла насквозь и не задела кости!»
Больному было трудно разговаривать. После сделанного усилия он ослабел, закрыл глаза и снова задремал.
Первые лучи солнца скользнули по верхушкам деревьев, коснулись карниза дома, где помещался «Весёлый сверчок», и, как бы рассыпавшись, осветили кустарник под окошком Кри-Кри.
Мальчику сразу стало веселее, захотелось двигаться, действовать.
Шарло высунулся из двери каморки и стал насторожённо осматриваться.
Два густых, разросшихся дерева отбрасывали тень на покрытую травой площадку перед окном. От лёгкого ветра шелестела листва, и тени на земле принимали причудливые, дрожащие очертания, которые порой казались Кри-Кри тенями притаившихся людей. Но вскоре он убедился, что на пустыре никого нет.
«Надо пойти на разведку, — подумал он. — Но можно ли оставить дядю Жозефа, пока он не проснулся?»
Бантар как будто почувствовал растерянность мальчика, приоткрыл глаза и сказал:
— Надо быть готовым ко всему, Шарло. Сюда могут прийти. И тогда мы пропали. Меня беспокоят две вещи: знамя и шаспо.
— Моё шаспо? — тревожно спросил Кри-Кри.
— Если хочешь — твоё. Но сейчас не в том дело, чьё оно. — Жозеф улыбнулся краешком губ. — Ты, надеюсь, не откажешься одолжить его, если оно мне понадобится? Сейчас его надо спрятать, и подальше.
— Я зарою шаспо под деревом, на пустыре. А знамя пока всё ещё на мне. В земле оно может истлеть… Вот, посмотри!
Кри-Кри расстегнул куртку, и на груди у него Жозеф увидел знакомую ткань.
— Ну, иди, Шарло! Обо мне не беспокойся, — сказал Жозеф. — Только смотри не ввязывайся ни в какие споры. Держи себя так, чтобы никто тебя ни в чём не заподозрил. Помни, Шарло: сейчас ты отвечаешь не только за себя — ты отвечаешь за знамя!
Кри-Кри был готов ещё и ещё слушать дядю, но Бантар решительно оборвал беседу:
— Ну, мальчуган, пора, а то хозяйка как раз тебя хватится.
Шарло быстро полез под кровать, достал оттуда шаспо, взял в углу маленькую железную садовую лопату, снова выглянул за дверь: никого!
Кри-Кри вышел на пустырь. Укрыв шаспо в гуще разросшихся кустов, мальчик присел на корточки под большим густым платаном и начал рыть яму, мысленно соразмеряя её с величиной ружья. Он только успел приготовить ложе в земле и выстелить его сухими листьями, как услышал знакомый условный свист. Так свистеть могли только двое: Гастон и Мари.
Свиста Гастона он никогда больше не услышит. Значит, это Мари. Она жива! Как вовремя она пришла! Перед ней Кри-Кри мог не скрывать свою работу… Он коротко свистнул в ответ. И тотчас послышался шелест платья, лёгкие шаги и показалась Мари с неизменной своей корзинкой цветов.
Опустив её на землю, девочка бросилась к Кри-Кри:
— Шарло, дорогой, как я счастлива! Ты жив! Я свистела на всякий случай, почти не веря, что ты отзовёшься… Но до чего ты исхудал! У тебя совсем другое лицо… Будто год прошёл с тех пор, как мы не видались…
— А мне так кажется, что не год, а целых десять лет!
— Куда же ты девался после Трёх Каштанов?
— Это долго рассказывать. Потом всё узнаешь. Сейчас надо зарыть моё шаспо.
— Ты дрался на баррикаде? Стрелял из ружья?
