Ее глаза были слегка воспалены, как будто она долго не спала или немного всплакнула, — такие глаза непонятно почему подчиняют себе, разоружают и заставляют капитулировать того, кто еще секунду назад готов был держать оборону. Я смотрел на нее, из последних сил удерживая себя на месте. Мне было нечего ей ответить. Я знал, чего хочу, но я знал также, что получить это могу лишь ценой предательства, вечного проклятия. Она принадлежала другому мужчине, на самом деле, их было даже двое, и всех моих запасов спиртного не хватило бы, чтобы забыть об этом и стать третьим.
И все же:
— Я хочу… верить тебе.
Это была легкая победа. Мод провела здесь всего чуть больше часа.
— Чего тебе еще надо? — сказала она. — Разве этого недостаточно? — Она развела руками, словно желая подчеркнуть свою позу, как будто именно это доказывало ее беззащитность.
— Недостаточно, — ответил я.
Я с трудом оторвал от нее взгляд и выглянул в окно. Моя спальня выходила во двор, почти всегда погруженный в тень: только в определенный час луч солнца выглядывал из-за соседних домов и освещал определенную часть стены. Возле нее, именно в этом освещенном месте стоял столик с красными пеларгониями. Сейчас, прислонившись к освещенной солнцем стене, там курили две женщины. Я узнал их, обе жили по соседству, и я частенько слышал, как они переругиваются: то из-за собаки, то из-за мусора, словом, из-за всего того, что делает соседей врагами. Сейчас они стояли рядом, курили, закрыв глаза, и без умолку болтали. Чудная была картина. Словно они специально искали яркого света, потому что только с закрытыми глазами они могли беседовать как друзья.
— Хорошо, тогда вот что я тебе скажу. Свой выбор я уже сделала. Далось мне это непросто, но деваться было некуда. Я все бросила, решила начать все с начала. Звучит, быть может, глупо, но это так. Меня ничто больше не связывает с этим… политиком.
В ее голосе не было ни напряжения, ни фальши. Она говорила искренне, она была искренна даже в своем презрении. Слово «политик» в ее устах прозвучало так, будто она сказала «убийца» или «торговец оружием».
— А сюда ты зачем пришла?
— Затем что… возможно, ты знаешь то, чего не знаю я. — Этого было недостаточно, она и сама это поняла. — И наоборот. Я знаю много такого, о чем ты и не догадываешься.
Уже лучше. Это прозвучало гораздо убедительнее. Возможно, чтобы завоевать мое доверие, ей действительно ничего другого и не оставалось, кроме как заявиться ко мне и улечься на моей кровати, демонстрируя свою беззащитность и доступность.
— И ты готова потерять доверие других людей, чтобы завоевать мое? — спросил я.
— Можно сказать и так.
— Зачем?
— Не знаю… — не задумываясь, ответила она. — Я еще не все продумала. Я, как и ты, ни в чем не уверена. И тем не менее, готова это сделать.
— Почему?
— Потому что… Я думала, что… Генри… Генри сказал, что ты все равно напишешь об этом. Вероятно, только так можно… придать этому хоть какой-то смысл. То есть… если об этом станет известно, они же не тронут нас, правда?
— А если они захотят отомстить?
— Нет, — отрезала она. — Они выше этого. Если все это всплывет на поверхность, они просто сменят тактику.
Думаю, она почувствовала мое сомнение, хотя я стоял, отвернувшись, глядя во двор, где две женщины, докурив, мило прощались друг с другом, чтобы вернуться к своим занятиям.
— Я в этом уверена, — сказала она.
Это прозвучало убедительно. В глубине души я хотел, чтобы меня убедили. Мне и в голову не приходило, что мести добивалась именно она.
Усталость снова навалилась на меня, алкоголь сделал свое дело. Напряжение, которое я испытывал в ее присутствии, те усилия, которых стоила мне беседа с живым человеком после стольких недель полного молчания, — все это неожиданно обернулось измождением и покоем. Я уже сложил оружие и объявил безоговорочную капитуляцию. Но благодаря тому, что в самом начале, когда она только легла на мою постель, мне удалось побороть инстинкт, успели вступить в силу многочисленные «но» и «если» — все те колебания и сомнения, которые порой посещают нас в самом начале, а иногда приходят слишком поздно и остаются ждать за дверью, пока совершается преступление.
В ту минуту мне не нужно было принимать никаких сиюминутных решений, надо было лишь смириться с определенными свойствами человеческой природы, с необоримой силой, которая заставила меня лечь на постель рядом с ней. Она немного подвинулась, и когда мы уже лежали рядом, бок о бок, уставившись в потолок, она повернулась ко мне, оперев голову на руку.
— Придется нам привыкать друг к другу, — сказала она.
— Не проблема, — ответил я.
— Для меня тоже, — сказала она. — Ты сможешь уснуть?
— А ты этого хочешь?
— Тебе надо поспать. У меня есть таблетки. Проспишь двадцать часов как убитый.
— А ты? — спросил я. — Что ты будешь делать?
— Я люблю читать.
— У меня даже еды не осталось, — сказал я.
— Хлебцы есть?
— Разве что хлебцы.
— Мне хватит.
Она достала из сумки коробок спичек. Сверху он был украшен блестками. Внутри лежали маленькие белые таблетки. Она достала одну и протянула руку к моим губам. Я посмотрел сначала на таблетку, потом на ее пальцы — у нее были длинные, ухоженные ногти, покрытые темно-красным лаком. Раньше мне никогда не доводилось принимать что-либо из пальцев с такими длинными ногтями.
Я проглотил таблетку, запил ее тем, что оставалось в бокале, и разделся. Забравшись под одеяло, я слышал, как скрипит за дверью паркет у нее под ногами. Я не просто капитулировал, я лег на спину, безгранично доверившись другому человеку, — я позволил ей усыпить меня, я целиком и полностью отдался в ее руки. Я не знал, что заставило меня уснуть, и тем более не знал, от чего проснусь, и проснусь ли вообще. Но усталость, завладевшая моим телом, не позволяла мне задумываться над такими вещами. Даже если мне не суждено было проснуться, я все равно не мог не уснуть.
~~~
Ровно через двадцать часов, как и говорила Мод, я проснулся, в том же положении, что и уснул. Тело было таким тяжелым, что некоторое время я неподвижно лежал с открытыми глазами и только потом решился встать на ноги. Я словно пробудился от долгого, исцеляющего сна, благодаря которому раны мои зажили, а боль бесследно прошла. Все мои тревоги и волнения исчезли, уступив место всеобъемлющей согревающей душу безмятежности; как будто в одном этом сне я разом пережил все те сложные чувства, которые человек испытывает, узнав нечто такое, что способно не только перевернуть вверх дном всю его жизнь, но и значительно укоротить ее. Говорить о покое, наверное, пока было рано, но пульс нормализовался, скверное настроение и подозрительность по отношению ко всем и ко всему прошли. Много всего пронеслось в моей голове, пока я лежал там с открытыми глазами, но предположение о том, что Мод сбежала, покинула квартиру, прихватив с собой мою рукопись, чтобы передать ее врагу, было мне не так отвратительно, как мысль о том, что вследствие ее ухода я лишился доступа к этим чудодейственным таблеткам.
Но Мод не ушла. Я доверился ей как никому другому, и она доказала, что я не ошибся. Выбравшись из
