Нью-Йорк… Я и сам это прекрасно понимаю, но ничего не могу с собой поделать. Застройка и впрямь поражает! Напротив, за соснами, — фабрика-кухня. Витрина на первом этажа попросту вынесена, будто изнутри бабахнула артиллерия! Однако в окнах на втором этаже стёкла всё же уцелели…
Волков тянет дальше. Попутно рассказывает, что улица Леси — это своеобразный форпост, отделяющий жилые кварталы от промышленной зоны города. Мы шагаем по единственной улице центральной части Припяти, вдоль которой расположены муниципальные учреждения, фабрики и заводы — всё это по левую руку, если идти от проспекта Энтузиастов на север.
Я киваю.
Проходим блочную «хрущёвку». В целом, дом выглядит неплохо… Особенно если учесть, что никакого ухода за пятиэтажкой не ведётся уже почти три десятилетия! В Рязани некоторые подобные дома, даже находясь под покровом коммунальщиков, выглядят и того хуже!
Ещё одна особенность Припяти — диагональное расположение домов. Многоэтажки выходят к улице под углом. Волков говорит, что это так называемая, «треугольная застройка» — она была популярна в те времена. Подобно Припяти выстроены Семипалатинск-21, Волгодонск, Курчатов и некоторые районы Тольятти…
В основе принципа такой застройки положено чередование домов обычной и повышенной этажности, плюс ко всему, их взаимное расположение под углом к улицам. В результате этого достигается визуальный простор, а так же, остаются обширные свободные пространства между зданиями… Собственно говоря, именно поэтому Припять так и заросла. Плюс, помешанность местных чиновников на дельтовидных тополях…
Это дерево довольно неприхотливо. Как, впрочем, и все ивовые.
Я лишь киваю. Продолжаю осматриваться. Асфальт под ногами в приличном состоянии. Лишь редкие выбоины и остатки сизого мха по обочинам — ощущение, будто мороз ему нипочём! Волков проводит экскурс — подносит дозиметр к лишайнику. Прибор «задыхается» — порядка 200 мкР/час!
Мох и грибы — самые «грязные». Становится жутко. Однако фон улицы в норме: 25–30 мкР/час.
Идём дальше. Слева, между деревцами, затаился бетонный забор. Верхний торец опутан колючей проволокой. За забором — массивное двухэтажное здание. Рядом накренилась водонапорная башня. Всё это — станция по очистке воды…
Тут всё ещё работают люди, так что нам лучше не задерживаться!
Напротив — разрушенный магазинчик. Волков говорит, что овощной. Витрина разгромлена, подобно первому этажу фабрики-кухни. Уцелела лишь дверь сбоку — скорее всего, ею элементарно не пользовались с момента эвакуации… Рядом сгрудились мусорные контейнеры, заваленные невесть чем. К одному привинчен голубой плакат. Надпись гласит истину: «лес — лёгкие планеты». Тут же приютилась бело- голубая собачья будка…
Когда-то в ней тоже кто-то жил…
Волков советует не подходить — в контейнерах может быть, всё что угодно… да и в будке тоже!..
Дальше, те самые диагональные пятиэтажки. Над ними нависла сдвоенная девятиэтажка — это уже угол с Курчатова. Напротив — база ЖКХ и милиция.
Я мельком смотрю на Волкова. Пытаюсь определить, что он чувствует. Пока не понятно. Если что-то и есть, то он это очень профессионально скрывает. Лезть в душу не хочется, да и какое я, собственно, имею право?..
На перекрёстке, буквально нос к носу, сталкиваемся с двумя чёрными «робами»… Какое-то время просто пялимся друг на друга. «Робы» видимо тоже не ожидали кого-то повстречать. Мнутся, потом спрашивают закурить. Мы не курим. Они разводят руками: мол, жаль. В пальцах одного надрывается мобильник. Похоже на «Biting cold» от «Darkseed». «Робы» определённо тащатся от «стрелялок» в духе «The fall: Last days of Gaia»…
Волков кивком головы, зовёт меня за собой. Уходим быстрым шагом. Я не могу сдержать желания оглянуться… Всё же оборачиваюсь — их и след простыл!
И впрямь «перезагрузились»…
Волков говорит, что это, скорее всего, работники Чернобыля, прогуливающиеся в поисках наживы. Я не понимаю. Волков усмехается. Он же говорил: отсюда тащат всё подряд. Металл, шифер, стёкла — всё, что имеет хоть какую-нибудь ценность или просто может пригодиться в хозяйстве…
Сказать, что я впечатлён, это ничего не сказать. Отчего-то основной смысл прошлой речи Волкова дошёл до моего сознания только сейчас… Дело даже не в самих мародёрах, а в тех, кто покупает у них все эти «артефакты»… Да, можно выгадать копеечку и застелить крышу радиоактивным шифером… Или же поставить дверь из овощного магазинчика… Да этих «или» — превеликое множество! Вот только к чему это всё приведёт?.. Куда направится тот самый выхлоп?
Самих мародёров он вряд ли коснётся!
Проходим мимо девятиэтажек… Мимо сосновой рощи, вымахавшей до неимоверных размеров… Мимо магазина спортивных товаров… Мимо завода по изготовлению дозиметров… Затем резко сворачиваем во дворы. Я понимаю, что Волков ведёт меня к шестнадцатиэтажке, на углу со Спортивной.
Двор сильно зарос. Деревянные скамейки не то чтобы сгнили, скорее уж разложились, оставив после себя перемешенные с грязью опилки… Издали похоже на тени… Только не понятно, что их отбрасывает. Волков замечает, что настоящих «теней» я ещё не видел…
Я лишь машинально киваю. С трепетом смотрю на покинутую детскую площадку. Когда-то здесь царило веселье. Детки сидели в песочнице, лепили куличики, играли в машинки… Кое-кто раскачивался на качелях… Остальные вертелись на карусели и визжали от восторга…
Мне кажется, что я слышу детский смех… Ощущаю аромат веселья.
Аромат веселья…
В детстве я сопоставлял его с приходом весны… Это был запах от костров, в которых сжигали прошлогоднюю листву. Мама открывала форточку, и он проникал в комнаты вместе с прохладным весенним ветерком… Обиды прошлого растворялись, будто пожираемые пламенем действительности, а впереди царило лишь безоблачное будущее… Которое так и не наступило.
У Припяти его тоже нет. Потому что весна в восемьдесят шестом так и не пришла…
Волков трёт подбородок. Замечает, что многие слышат тут детские голоса… Просто так уж устроена человеческая психика… В Припяти было много детей. Именно оттого здесь такое множество детских садов, школ и игровых площадок, подобных этой. Сейчас всё это, на первый взгляд, мертво. Соответственно, людям кажется, что мертвы и когда-то жившие в городе дети. Ребёнок, по сути, единственное невинное существо человеческого вида. Соответственно, его душа никогда не успокоится, особенно если всё остальное умерло от насильственной смерти…
Как-то так…
Ведь детей увозили насильно. Большинство хотели остаться, однако было не суждено.
Остались лишь голоса и тени…
Я понимаю, что мне нужно просто не зацикливаться. «Тени» и впрямь куда страшнее! Они все — тоже дети! Отголоски прошлого, призраки мёртвой Припяти, обречённые на вечное скитание по заросшим улочкам…
Я смотрю на подёрнутую подмёрзшим мхом песочницу. На покосившийся грибок, ножку которого изъела гниль. На выросшее сквозь карусель деревце. На ощетинившиеся ржавчиной качели… Всё мертво. Однако временами оно оживает… Особенно когда рядом оказываются люди из мира живых. Мы как батарейки, с той лишь разницей, что несём внутри себя не электрический заряд, а заряд человеческих эмоции, которых напрочь лишена мёртвая Припять…
Мы заходим в подъезд. Под ногами шуршит осыпавшаяся штукатурка… Над головой — голый бетон, строительные швы, элементы проводки… Краска на стенах отслаивается, закручивается в бесцветные кудряшки… Я стараюсь ни к чему не прикасаться. Такое ощущение, что если вдруг прикоснусь, непременно сделаюсь частью всего этого унылого скопления…
Какое-то время просто таращусь на тёмный зев застывшего лифта. Кажется, будто там что-то затаилось… Волков включает фонарь. В лифте и впрямь «призрак»!
Маленький мальчик с испуганным личиком… Держит на привязи грузовичок…
Волков манит за собой. Выключает фонарь, отчего мальчишка вновь растворяется во тьме. Я
