Много песен пела Заряна на древнем лесном городище, но этой никогда не слыхали от неё северяне. И, кажется, никогда не пела девушка с такой мольбой и силой.
Видно было — слушают её осаждающие. Изумленные, тихие столпились враги за плетнями, ни стука, ни крика. Кончила петь девушка, встала высоко над частоколом, молодая, светлая, и протянула к врагам обнаженные до локтей руки.
Кто-то сильный рванул плетень во вражьем стане, и пал плетень на траву. Могун вышел из лагеря один, опять без шлема, теперь и без кольчуги, безоружный, побежал к городищенскому валу. Подбежал, остановился у рва, поднял голову.
«Кто? — спрашивает. — Кто ты?» — пристально смотрит на девушку, и видят северяне — дрожит грозный вождь.
«Любенький… — громким шепотом зовет девушка, — родимый!»
«Заряна! — кричит славянин. — Заряна!»
— Всё-таки приворожила, значит, — вставил дед, пользуясь долгой паузой в рассказе археолога. Старик, видимо, был доволен тем, что дело кончалось благоприятно для городищенцев.
— Нет, тут не то, вы не поняли, — возразил Игорь, — тут…
На него зашикали Глеб и Вера. Мальчик смолк не договорив. Дед протянул Дмитрию Павловичу кружку квасу. Тот благодарно кивнул головой.
Огненной плетью полоснула небо ещё одна падающая светилица. Как тихая молния. Все проводили её глазами, глянули снова наверх, словно проверить хотели, какой не стало в выси. Но в выси по-прежнему были все до единой.
— Эх! Звезд сегодня у ночи, — прошептал дед, — как у щуки зубов.
— Дальше! — в один голос негромко попросили профессора Вера и Игорь.
Дмитрий Павлович поставил кружку.
— Не надоело?
Светлана Сергеевна пальцами осторожно коснулась руки профессора.
— Рассказывайте.
— Приворожила, заколдовала, — продолжал Дмитрий Павлович, — так и северяне посчитали и враги. И что другое могли они подумать? Особенно когда Заряна велела опустить со стены стремянку — длинное бревно с нарубкой вместо ступенек — и крепкую веревку.
Могун, держась за веревку, взобрался по земляному склону к подножью стены и по стремянке поднялся на стену.
Заряна жестом приказала северянам отойти. Вождь перешагнул через край частокола и встал на помосте перед девушкой.
Северяне видели, как Заряна, сложив на груди украшенные браслетами руки, покорно склонилась перед воином.
А он, взяв в сильные руки русую девичью голову, долго смотрел в большие ясные глаза.
«Заряна… Зарянушка…» — и прижал к груди давно, безнадежно потерянную дочь.
— Но ведь она же Полянова! — возразила удивленно Вера. — Вы же говорили: её Полян принес на городище?
— Принес-то Полян. Но отцом девочки был грозный Могун. Лет восемь назад, когда налетело злое кочевье на приднепровские поселения, в одном из них заполонили они девочку, а мать убили. На следующий день захватили Поляна. Это уже в другом селении.
Полян нарочно никому не сказал на городище, что не его она дочь, и девочке велел не говорить. Знал: больше внимания и почета будет Заряне, если будут считать девочку его, Поляновой, дочерью.
А его дочь тогда больна была, не взяли её с собой кочевники, так и погибла бедняжка в сожженном селении. Потому, быть может, и привязался так осиротевший угрюмый кузнец к спасенной им Заряночке.
— А как Могун узнал, что пела его дочь? — негромко опять спросила Вера?
— Как узнал? — Дмитрий Павлович помолчал минуту, вороша веткой догорающие в костре угольки.
— Чтобы рассказать, надо опять назад возвратиться. Славяне издавна песнелюбцами слыли, а приднепровская родина Заряны и сейчас песнями особо славится. Ну и тогда тоже нигде лучше не пели, нигде лучше песен не складывали. И жила ещё до рождения Заряны в одном из селищ над Днепром девушка, Добравой звали. Собой красивая, разумная, с голосом звонким и мастерица песни складывать.
Увидал её Могун (он тогда тоже ещё молодым был), полюбил. Не знаю, с родителями договорился и по доброй воле взял или выкрал, а только поженились.
