свои эластичные губы, впился в меня как пиявка. Потом его тело хлопнуло меня по груди, потому что он высвободился из моей руки. Он свернулся почти полным кольцом вокруг моей шеи и тут же начал давить, перекрывая мне дыхание, и одновременно я почувствовал острое жжение под его присосавшимся ртом. Хорхой, как я позднее узнал, не ест плоть своих жертв и, в строгом смысле, не пьет их кровь. Он, как паук, использует ядовитую слюну, чтобы разжижать плоть своей жертвы, а зубы — это лишь рудиментарные следы его эволюции. Удушение используется как сеть паукообразных — для обездвиживания. Ясно, что, будучи без сознания, защищаться довольно трудно.
Охваченный паникой, я вцепился в чудовище. Лилли в ужасе закричала. Ее забавная затея вышла из-под контроля, и развязка ее парализовала. Я натолкнулся на стол, потерял равновесие… упал. В поле зрения расцветали темные цветы.
Она закричала, этот крик донесся до меня словно издалека, и через завесу пышно разрастающегося сада черных цветов я видел, как она схватила фонарь и выбежала, оставив меня наедине с темнотой и с безумными обитателями «НЕКЛАССИФИЦИРОВАННЫХ 101» Нижнего Монструмариума.
ЧАСТЬ ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
«Кого я предал?»
Я пребывал, в этой тьме довольно долго.
А когда тьма ушла, со мной был монстролог.
— Ты очнулся? — спросил он.
Я попытался заговорить. Мое усилие было вознаграждено острой болью от горла до легких, которые словно придавили огромным камнем. Сначала мое сознание было девственно пусто, но потом я вспомнил, где нахожусь, и обрадовался: подушка под головой была очень мягкой — гораздо мягче, чем моя подушка на Харрингтон Лейн. Кровать в гостинице была гораздо больше, чем у меня на чердаке — я был рад и этому. Была даже теплая волна — не уверен, как назвать, но за неимением лучшего слова — удовольствия, когда обрисовалось худое лицо доктора.
— Здравствуйте, сэр, — прохрипел я.
— Скажи мне, Уилл Генри, как ты думаешь: у тебя маленькие неприятности или очень большие неприятности?
— Очень большие, сэр.
— И тебе повезло, что твоя удачливость по размеру сопоставима с неприятностями. Строго говоря, ты должен был бы умереть.
— Со мной это не в первый раз, сэр.
Он дотронулся до толстой повязки у меня на шее. Это легкое прикосновение, как и моя первая попытка заговорить, вызвало мучительную боль.
— На твоем месте я бы этого не трогал, — сказал он.
— Да, сэр, — сумел выдавить я.
— Почему каждый раз, когда я предоставляю тебя самому себе, ты оказываешься серьезно ранен? Я начинаю думать, что мне придется, как индейской бабе, таскать тебя на спине.
— Это была не моя идея, сэр.
— Нет? Это мисс Бейтс накинула хорхоя тебе на шею?
— Нет, сэр. Она его не трогала. Это я его взял.
— А можно узнать, какого черта ты решил взять в руки Смертельного Монгольского Червя?
— Чтобы… определить его пол, сэр.
— Бог мой, Уилл Генри. Разве ты не знаешь, что хорхои — гермафродиты? Они сразу и самцы, и самки.
— Нет, сэр, — прохрипел я. — Я этого не знал.
— Но теперь я уверен, что ты понял: цена невежества в монстрологии может быть очень высокой.
— О да, сэр.
— Незнание могло стоить тебе жизни. Ты взвесил, что важнее: жизнь или пол червя? — Он не ждал ответа — Думаю, нет. Почему ты это сделал, Уилл Генри? Почему ты пошел туда, где тебе совершенно очевидно было не место?
— Лилли…
— Лилли! Что, она оглушила тебя ударом стула и утащила в Монструмариум?
— Она сказала, что хочет мне кое-что показать.
— Один совет, Уилл Генри. Если особа женского пола говорит, что хочет тебе кое-что показать, убегай. Скорее всего, это нечто такое, чего тебе не захочется видеть.
— Спасибо, сэр. Я этого не знал.
Он серьезно кивнул, но не увидел ли я сквозь слезы боли, что в свете лампы его глаза весело заискрились?
— Ты еще много чего не знаешь, — сказал он. — О науке и о более непостижимых явлениях.
— Непостижимых явлениях?
— О женщинах. В данном случае та самая девочка, которая привела тебя на грань смерти, тебя и вытащила. Если бы не ее быстрая реакция, твои незаменимые услуги точно пришлось бы чем-то заменять. Она побежала прямо к профессору Айнсворту и разбудила его, затратив немало усилий, а профессор потом злился, что ему не удалось поспать по вине двух глупых детей, которые решили поиграть там, где никакие дети никогда играть не должны. Это Адольфус спас тебя, Уилл Генри, и при первой же возможности ты должен выразить ему всю благодарность — но на безопасном расстоянии, потому что, я думаю, если только ты еще раз ступишь в его владения, он узлом завяжет свой посох на твоей шее.
Я кивнул и сразу поморщился, потому что это движение вызвало резкую боль.
Доктор достал тряпку из рукомойника рядом с кроватью. Он отжал лишнюю воду и начал меня мыть, начиная с потного лба и дальше вниз. Он занимался этим со своей обычной сосредоточенностью, как будто существовал идеальный вариант мытья губкой непокорного ученика и он намеревался абсолютно точно его исполнить.
— Следующие несколько дней будут критическими, — начал он тем лекторским тоном, который я сотни раз слышал раньше. — Тебе повезло еще и потому, что по счастливому совпадению Адольфус держит под рукой противоядие от хорхоя на тот прежде немыслимый случай, если двое детей проникнут в Нижний Монструариум с целью определить пол у существа, у которого пол определить нельзя, поскольку оно по природе своей бесполое. Однако степень везения понижена природой этого яда. Он действует исключительно медленно. На воле Смертельный Червь иногда не ест месяцами, и поэтому он полагается на свой яд, чтобы держать свою жертву более-менее неподвижной, пока он вкушает — в течение дней — ее живую плоть. Его яд — это наркотик, Уилл Генри, известный своими галлюциногенными свойствами. Туземные кочевники собирают его и употребляют в малых дозах ради дурмана, подобного опиумному. Его подмешивают в водку или, чаще, курят обработанную им и высушенную заячью капусту. Ты должен мне немедленно сказать, как только начнешь видеть нечто такое, чего здесь никак не может быть. А я должен следить за возможными проявлениями паранойи и бредового мышления. Последнее представляет бoльшую опасность, потому что его можно спутать с твоим обычным образом мышления. В какой-то момент все хорошо, а через секунду ты уже уверен, что можешь летать или что у тебя выросла вторая голова — в твоем случае, кстати, это не было бы так уж плохо. Еще один мозг не повредил бы.
Он рассматривал прежнюю рану, то место на груди, куда вонзились зубы Джона Чанлера.
— Что еще? — риторически спросил он. — Ну, ты можешь испытывать сильное жжение, когда мочишься. У наиболее чувствительных людей теряется кровообращение в конечностях, развивается гангрена, и их приходится ампутировать. Ты можешь лишиться волос. У тебя могут распухнуть яички. Бывают случаи спонтанного геморрагического кровотечения из отверстий тела, особенно из ануса. У тебя могут отказать почки, твои легкие могут заполниться жидкостью, и тогда ты можешь буквально захлебнуться в собственной слизи. Я ничего не забыл?
