Ученик монстролога. Проклятье вендиго

доктор Уортроп не разрешил бы, даже если бы я уверила его, что видела вещи похуже укуса Смертельного Монгольского Червя, — гораздо, гораздо хуже. Он размягчил твою плоть? Так бывает. Их слюна расплавляет твою плоть, и она становится как масло.

Я признался, что и сам не осматривал рану, и она была поражена. Почему я не хочу посмотреть?

— Наверное, тебе стыдно смотреть, потому что ты лжец, а со лжецами такое и происходит — у них разжижается плоть. Тебе не кажется, что это забавно, Уилл? Это так замечательно метафорично.

Она сидела совсем рядом, поставив локти на стол, подперев подбородок ладонями и изучающе глядя на меня несоразмерно широко расставленными темно-синими сапфировыми глазами.

— Мюриэл Чанлер умерла, — сказала она как о чем-то само собой разумеющемся.

— Я знаю.

— Ты ее видел? Дядя говорит, что ты там был.

— Не видел.

— Дядя говорит, что в полиции тебя били и пытали.

— Они добивались, чтобы я признался… нет, не признался, а сказал, что это сделал доктор.

— Но ты не сказал.

— Это была неправда.

Она не переставала смотреть на меня. Я помешал остывший суп.

— Они собираются устроить на него охоту, — сказала она.

— Кто?

— Монстрологи. Ну, не все; только те, кого дядя специально отобрал для этого дела. Они придут сегодня вечером, чтобы наметить план боевых действий. Я сказала маме, что останусь здесь. Она думает, что я хочу составить тебе компанию. «Генри, этот одинокий маленький мальчик», как она тебя называет. «Бедный сиротка, приставший к этому ужасному человеку». «Этот ужасный человек» — это твой доктор.

По какой-то причине рана под повязкой начала страшно чесаться. Я напряг все свои силы, чтобы сдержаться и не вцепиться в нее ногтями.

— Это не все ложь, — сказала Лилли. — Ведь вот я здесь, составляю тебе компанию! Ты ведь на меня не злишься? Ты ведь знаешь, я не хотела, чтобы так случилось. Я не издевалась. Я честно не знала, что у них нельзя определить пол, пока Адольфус мне не сказал. Он его убил, ты знаешь. Не Адольфус — твой доктор. Адольфус сорвал его с тебя, а доктор Уортроп разорвал его на куски голыми руками, как будто разозлился на червя, как будто червь напал на него. Я не думаю, что это было правильно, а ты? Я имею в виду, что это не была вина Смертельного Червя. Он просто был тем, кем он был.

— Что? — спросил я. Как обычно, я с трудом поспевал за Лилли Бейтс.

— Смертельный Червь! Надо было просто положить его обратно в ящик, а он вместо этого взял и убил его. С доктором Чанлером другое дело. Им придется его убить, потому что если не убить, то он будет продолжать поедать. Дядя говорит, что на земле нет такой тюрьмы, в которой можно было бы запереть вендиго.

— Он не вендиго, — возразил я, верный слуга Уортропа. — Вендиго не существует в реальности.

— Скажи это Мюриэл Чанлер.

У меня вспыхнули щеки. У меня вдруг возникло почти непреодолимое желание ее ударить.

— Она никогда не переставала его любить, — продолжала она. — Тебе этого не понять, Уилл, потому что ты мальчик. Доктор Чанлер это знал, не мог этого вынести и поэтому отправился в Канаду. Я не думаю, что он рассчитывал вернуться. Его сердце было разбито. Женщина, которую он любил, никогда не переставала любить его лучшего друга. Ты можешь себе представить что-то более трагическое? А потом лучший друг спасает его и возвращает к ней, только теперь он даже не человек…

— Прекрати! — крикнул я. — Пожалуйста, прекрати!

Я резко встал и заковылял к двери. Она пошла за мной, говоря:

— В чем дело, Уилл? Ты куда?

— Оставь меня в покое!

— Вот так ученик монстролога! — закричала она мне вслед. — Зачем, ты думаешь, он тебя к себе взял, Уильям Джеймс Генри? Зачем, ты думаешь?

Я оставался в своей комнате и ворочался в постели, пока не пробило десять и не начали прибывать монстрологи. Я слышал их доносившиеся снизу голоса, приглушенные и мрачные, как при прощании с покойным, и меня разозлило, что они ведут себя так, будто доктора больше нет. Расстройство заставило меня отказаться от остро необходимого отдыха. По пути вниз я заглянул в его комнату и увидел, что он крепко спит. Я решил его не будить. Рискуя снова столкнуться с Лилли, я отправился на их стратегическое заседание, чтобы хотя бы представлять доктора. Он захочет узнать, что они замышляют в его отсутствие.

Я нашел их в библиотеке — фон Хельрунга, маленького француза Дэмиена Граво, доктора Пельта и еще двух монстрологов, которых я раньше не видел и которых звали, как я потом узнал, Торранс и Доброгеану. Библиотека стала командным пунктом предстоящей операции. На стену прикрепили большую карту острова Манхэттен. В нее были воткнуты ярко-красные булавки, которые отмечали места, где обнаружились жертвы Чанлера. Я насчитал в общей сложности восемь — на три больше, чем мне было известно. Чудовище проявляло больше активности, чем я представлял. «Оно не перестанет охотиться, — говорил фон Хельрунг. — Оно будет убивать и поедать, пока кто-нибудь его не убьет».

Рядом с картой были прикреплены газетные вырезки с кричащими заголовками: БЕЗУМЕЦ ОСАДИЛ ГОРОД. ИДЕТ БОЛЬШАЯ ОХОТА НА АМЕРИКАНСКОГО «ПОТРОШИТЕЛЯ». И еще один, пронзительный, из первого утреннего выпуска: ПОЛИЦИЯ ОТРИЦАЕТ СЛУХИ О ПРОПАВШЕЙ ЖЕНЩИНЕ / ГДЕ МИССИС ДЖОН ЧАНЛЕР?

— Где Уортроп? — спросил доктор Пельт. — Без него нельзя ничего решать.

— Он отдыхает после того, что пережил в руках нашего уважаемого инспектора Бернса, — ответил фон Хельрунг. — Пусть Бог в своем милосердии дарует Пеллинору утешение в его печалях и пусть Бог в своей божественной справедливости нашлет чуму на нью-йоркскую полицию!

— Мы можем известить его о наших планах позже, — сказал Граво. — Мы или мсье Генри, который скрывается в тени у дверей. Идите, идите. Veuillez entrer, мсье Генри. Вы можете вести протокол нашего заседания!

Фон Хельрунг нашел, что это прекрасная мысль. Он усадил меня за стол, дал бумагу и перо, чтобы запротоколировать, как он выразился, первое в истории монстрологии официальное расследование вида Lepto lurconis.

— Это плодотворный момент, mein Freund, Уилл. Мы как первооткрыватели, ступающие на берега нового континента. Это всегда будут помнить как тот час, когда наша наука обратилась к величайшей тайне — на стыке невежества и знания, света и тьмы. Ах, если бы только Пеллинор был здоров и мог к нам присоединиться!

— Если бы он был здесь, то, думаю, вы бы получили по носу за то, что только что сказали, — сухо заметил Пельт.

— Он может отрицать это только временно, — пропыхтел фон Хельрунг, недовольно отмахнувшись пухлой рукой. — В течение семи тысяч лет мудрецы верили, что земля плоская, и людей, которые это отрицали, убивали. Перемены всегда наталкиваются на сопротивление, даже — и особенно! — со стороны людей калибра Пеллинора. Так устроен мир.

Он хлопнул ладонями и сказал:

— Итак, начали, ja? Герр доктор Пельт читал мой доклад и знает многое из того, о чем я собираюсь говорить. Я молю его о прощении за то, что буду пахать знакомую ему почву, но ее надо вскрыть, потому что иначе не взойдут семена, которые принесут плоды успеха в этом нашем самом серьезном предприятии. Джон Чанлер мертв. То, что выросло на его месте, что оживляет его безжизненную форму, это дух, который старше, чем самые старые скалы. В разных культурах у него много разных имен. Вендиго или аутико — лишь два из них, но их больше — их сотни. Для ясности я буду называть его просто чудовищем, поскольку это слово наилучшим образом отражает его природу. В том, чем стал Джон Чанлер, нет ничего человеческого.