А так – вы никому не известный человек, темная лошадка, ни с кем не связаны. У вас нет никаких засвеченных контактов. Поэтому вы можете отправиться в Лондон и выяснить, кто стоит за его смертью...
– Вы же человек из Комитета! – удивленно проговорил Павел. – Вы прекрасно знаете, что раз попав в списки Управления кадров, я там буду числиться до самой смерти! Так что вычислить меня не представляет никакого труда!
– Говорю вам – не перебивайте! Все-таки у меня есть кое-какие возможности. – Президент усмехнулся. – Вы больше не числитесь в кадровых списках. Вас оттуда вычистили. Так что теперь вы – человек-невидимка, человек без прошлого...
– Без прошлого? – повторил Павел как эхо. – Нет, Владимир Владимирович! Я никуда не могу деваться от своего прошлого! И то, что вы вычистили меня из списков Управления кадров, ничего не меняет. Я не перестану каждую ночь видеть один и тот же сон! Не перестану снова и снова переживать то, что случилось восемь лет назад! Извините, но даже вы не властны над прошлым!
Он резко выдохнул, закрыл лицо руками и продолжил тихим, дрожащим голосом:
– Именно поэтому я работаю по ночам. Все равно мне не удается заснуть, пока не вымотаюсь до последнего предела. И даже тогда... стоит мне закрыть глаза, как я снова и снова вижу лестницу, и залитый кровью коридор, и то, что я застал в своей квартире восемь лет назад...
Прошло восемь лет, но он помнил все так, как будто это случилось только вчера.
Тогда он работал в Управлении охраны УФСБ Петербурга, отвечал за безопасность нескольких политиков федерального уровня, находившихся на их территории. В частности, за безопасность известной женщины-политика, депутата Государственной думы.
В тот день ничто не предвещало трагедии.
Жена проводила его до лифта, поправила шарф, коснулась щеки легким прощальным поцелуем. Павел был счастлив.
Накануне она встретила его с работы загадочная, словно светящаяся изнутри.
– Ты была у врача? – Павел склонился над ней, бережно взял ее лицо в ладони, вгляделся в него.
– Угу! – Она смешно, по-детски наморщила лоб, опустила веки. – Шесть недель!
Павел обнял ее и закружил по квартире...
– Осторожнее! – завизжала она. – Поставь меня на место! Разве можно так обращаться с беременной женщиной!
Если бы он тогда знал... если бы знал!
В одиннадцать часов его подопечная, женщина-политик, должна была встретиться с адвокатом, который вел в то время громкий процесс, замешанный на больших деньгах и большой политике. Встреча была назначена в офисе адвоката на набережной Екатерининского канала.
Павел заранее проверил подходы к офису, отметил опасные точки – подворотню, проходной двор, выходящий на Малую Конюшенную. Подворотню поручил Вале Елисееву, двор решил перекрыть сам. Ждал в машине прибытия объекта, привычно просчитывая возможные варианты событий.
И когда ему сообщили по переговорнику, что объект на подходе, резко, тревожно зазвонил мобильник.
На дисплее аппарата высветился номер жены.
Привычно просканировав взглядом набережную, Павел поднес телефон к уху.
С этого момента закончилась его жизнь, и начался кошмар, непередаваемый и непереносимый.
В трубке раздался голос Лены.
Но в этом голосе не было и намека на утренние счастливые интонации, голос жены дрожал от ужаса:
– Павлик, скорее... спаси меня! Скорее...
– Что, что случилось? – выкрикнул он, теряя рассудок от страха.
– Скорее... спаси меня... они меня убьют!
Весь его профессионализм как ветром сдуло. Голова, холодная и расчетливая, когда нужно было просчитать операцию, обезопасить подходы к объекту, расставить надежных людей в наиболее опасных точках, – эта голова начисто отказала. Он знал только одно: Лена в опасности. И не только Лена, но и их ребенок... их ребенок, которому еще только предстояло появиться на свет.
Павел затравленно огляделся по сторонам, вывернул руль...
– Эй, шеф, ты куда? – раздался в переговорнике голос Елисеева. – Какие будут указания?
– Валя, прикрой оба направления! – выпалил Павел. – У меня форс-мажор... потом объясню...
– Ты с ума сошел! – Елисеев был просто поражен. – Объект уже на подходе! Оттуда, где я стою, не просматривается подход со стороны проходного двора...
И тут в переговорнике раздался голос старого друга Алексея Самойлова:
– Павлик, что у тебя случилось?
– Алеха, с Ленкой беда! – выпалил Павел, выезжая на Невский. – Она просила о помощи...
– Я совсем близко. – В голосе Самойлова звучала тревога. – Если нужно, через пару минут подъеду...
– Прикрой меня, будь человеком!
– Ладно, не беспокойся. – Голос Самойлова становился глуше, переговорник работал на пределе досягаемости. – Не беспокойся, я беру все на себя...
Подъезжая к своему дому, Павел по очереди набирал номер домашнего телефона и мобильник жены, но ни тот ни другой не отвечал. Он выскочил из машины, даже не захлопнув дверцу, влетел в подъезд. Вызывать лифт не мог – беспокойство, страх не позволяли ему ждать лишнюю секунду, и Павел побежал по лестнице, спотыкаясь и перепрыгивая через ступеньки.
Дверь квартиры была не заперта.
Он толкнул ее и влетел в прихожую. В ту самую прихожую, где всего несколько часов назад прощался с Леной. В прихожую, по которой накануне он кружил ее, узнав счастливую новость.
Ничего не напоминало здесь о тех безвозвратно ушедших благополучных временах. Стены, пол – все было забрызгано кровью, и кровавый след тянулся в сторону ванной комнаты.
Павел пробежал по этому следу, распахнул дверь ванной – и застыл на пороге. Все здесь было залито кровью, а занавеска возле ванны была задернута. Нарядная пластиковая занавеска в цвет кафеля, по которой плыли рядами голубые дельфины.
Он хотел отдернуть эту занавеску – и не мог заставить себя сделать это, потому что уже знал, что увидит за ней.
Но потом подумал, что она, может быть, еще жива, что она истекает кровью и ждет помощи...
Он отдернул занавеску и издал хриплый, беспомощный крик, которым кричит раненое животное.
То, что лежало в ванне, уже не было его женой. Хотя это были ее волосы, ее губы, ее лоб, который она так смешно морщила...
Только вчера!
Если бы можно было перевести часы на двадцать четыре часа назад! Хотя бы на шесть часов! Он остался бы дома, защитил бы ее от всего мира, и ничего этого не случилось бы!
Павел сидел на полу и бился головой о край ванны.
Здесь его и нашел непосредственный начальник, подполковник Старостин.
Одним взглядом оценив обстановку, он нахмурился и гаркнул командным голосом:
– Майор Лосев! Встать!
Это подействовало.
Павел словно проснулся. Он поднялся, огляделся вокруг, словно впервые видел эту ванную комнату, эту мертвую женщину и этого рослого седого человека, своего начальника.
Старостин вывел его из квартиры, усадил в свою машину и отвез в управление. Там Павлу вкатили слоновую дозу успокоительного, и на какое-то время он впал в ступор.
В таком заторможенном состоянии Павел присутствовал на похоронах жены. Хоронили ее в закрытом гробу.
Только через неделю Павел смог относительно членораздельно разговаривать.
И тут же попал на допрос.
