перед Катей был злобный опасный тип. Он оскалил в улыбке безупречные зубы, слишком белые для того, чтобы быть настоящими, уселся поудобнее и заговорил, выплевывая слова, как использованную жевательную резинку.
— Сама ты со всеми своими цацками, — он указал на брошку, что приколол ей к свитеру дядя Вася, — никому напрочь не нужна. Толку от вас, баб, никакого, одни неприятности. Ты — только пешка, разменная монета в большой игре. Думаешь, отчего Свояк, папаша твой настоящий, так пекся о том, чтобы никто не знал, что ты его дочь? О матери твоей думал, не хотел ее семейную жизнь рушить?
Катя так и думала, но сейчас, услышав издевательские нотки в голосе хозяина кабинета, сочла за лучшее промолчать.
— Или, может, не хотел девочке травму психологическую нанести — дескать, папа — это не папа, а дядя Вася… то есть — тьфу, сам запутался.
Павел выскочил из-за стола и подошел к белесому растению. Кате показалось, что мертвенно-голубые цветы оживились и потянулись к хозяину за лаской, а скорее всего за питанием. Один цветок приоткрылся, однако Павел и не думал туда ничего класть. Цветок подождал немного, потом раскрылся, как будто зевнул, и разочарованно захлопнул пасть.
«Хоть бы он ему что-нибудь откусил!» — в сердцах подумала Катя.
— Вот! — обрадовался Павел, потому что мысли эти, надо полагать, отразились на Катином лице. — Правильно сообразила! Не за тебя он боялся, а за себя! Потому что ему, вору в законе, ни под каким видом не положено детей иметь, ясно? И если узнают об этом друзья наши общие из сходняка, то большие неприятности может Свояк поиметь. Даже неприятностями это не назовешь — а так, полный кердык! Вот чего он боится больше всего! Очень ты для него опасна…
Светильник в форме лилового куба внезапно мигнул и погас. Яркая вспышка осветила перед мысленным Катиным взором все, что случилось в последние два часа. Она опасна для дяди Васи самим своим существованием. Он-то думал, что никто никогда не узнает об их родстве, а оказалось, что знает об этом слишком много народу.
— И за то, чтобы никто не узнал о его доченьке, он многое отдаст, поняла? — твердил свое Павел. — Вот тут мы с ним и сторгуемся, когда я карточку на стол брошу да тебя ему покажу!
— А если он не захочет торговаться? — спросила Катя. — Что тогда со мной будет?
— Тогда предъявлю тебя сходняку — и все, кончился Свояк! Был — и нету!
В висках стучало, перед глазами плавали разноцветные мухи, розовая орхидея в петлице Павла казалась ненастоящей, неживой, а искусственной, такие цветы продают бабушки на кладбище. Сколько ей тут сидеть? Пока они не разберутся с дядей Васей. И кто сказал, что после всего Павел ее отпустит? Она вспомнила кривую ухмылку Резаного, когда он пропустил вперед Зою Петровну и пошел за ней по коридору, и поняла, о каком расчете говорил Павел.
Зоя Петровна шла по длинному, извилистому коридору, напоминающему лисью нору, и напряженно размышляла. Этот… Павел, как он разрешил себя называть девчонке с испуганными глазами, конечно, очень опасный человек. И очень денежный. Так что сумма, которую просила Зоя Петровна за свою информацию, для него форменный пустяк — всего-то пять тысяч долларов. Нужно было просить десять, а то и двадцать. Не обеднел бы. Зоя Петровна не зря всю жизнь проработала процедурной сестрой и уколола столько вен, что и не сосчитать. Она привыкла определять состояние человека по его рукам — если дрожат, потеют, стало быть, нервничает. У могущественного хозяина кабинета руки не дрожали, однако пальцы все время старались себя чем-то занять — то вертели в руках какие-то коробочки и шкатулки, взятые со стеллажа розового стекла, то трогали белесое отвратительное хищное растение, то поправляли ядовито-розовую орхидею в петлице. Зоя Петровна была женщиной весьма наблюдательной: сопоставив поведение хозяина кабинета с интерьером помещения и странное пристрастие его к хищному растению, она почти уверилась, что если закатать рукав шикарного светлого смокинга, то вена под ним окажется вся исколотой. Но сейчас хозяин кабинета был возбужден не от наркотиков, а от другого. Он был опьянен чувством приближающейся победы. Информация Зои Петровны была для него очень и очень важна, жаль, что она не попросила больше денег. Конечно, двадцать тысяч долларов — это уже перебор, она свое место знает и не зарывается, но десять было бы вполне… Но что сделано, то сделано, не в ее правилах менять свои решения.
Хотя Генка Королек, тот самый сосед, который свел ее с могущественным хозяином этого клуба, уговаривал ее не скромничать, сулил золотые горы, заживем, говорил, с тобой, Петровна, как белые люди, с золотой посуды кушать будем, от тысячной бумажки прикуривать… Она не слишком-то верила — пустой был человек Генка, нестоящий, даже в детстве все время врал по мелочи и у товарищей по карманам шарил. И конечно, никакого знакомства с таким человеком, как уголовный авторитет Павел по кличке Рафинад, не водил — кто его подпустит? Но видно, нашел ход какой-то, шепнул кому-то посерьезнее, вот и до Рафинада дошло.
И теперь Зоя Петровна решала в уме сложную задачу: как разделить полученные деньги? Сколько отстегнуть Генке? Половину — слишком много. Не стоит он таких денег. А может, и вообще не надо ничего давать, может, с ним уже расплатились? Потому что как три дня назад загорелись у него глаза, когда карточку медицинскую той девчонки увидел, так с тех пор и не видела его Зоя Петровна. Эти люди ее сами нашли. Дома Генка не появлялся, стало быть, загулял. А загулял — значит, деньги появились. А откуда деньги, кроме как не от этих, людей Рафинада? Больше взять неоткуда.
Они шли по длинному коридору, как вдруг провожатый тронул Зою Петровну за плечо.
— Сюда! — Он твердой рукой повернул ее к двери, за которой шли вниз крутые ступеньки.
Лестница была освещена слабой пыльной лампочкой без плафона. В душе Зои Петровны шевельнулось неприятное чувство: она прекрасно помнила, что сюда они шли другой дорогой. Но ступени были круты и неудобны, так что она сосредоточилась на спуске. Не хватало еще ногу сломать!
Лестница кончилась, дальше был коридор, узкий и темный. Сырые кирпичные стены не оставляли никакого сомнения — они находятся в подвале. Зоя Петровна замешкалась, потому что до нее начала доходить правда о ее положении. Но правда эта была так ужасна, что не укладывалась в голове. Ее провожатый зашел вперед и открыл ключом маленькую железную дверь.
— Куда вы меня ведете? — спросила Зоя Петровна, и голос ее уже не был так пронзительно звонок, связки отказали.
— Тут рассчитаемся, — буркнул Резаный, и у Зои Петровны не осталось никаких сил. Она повернулась лицом к своему убийце, и когда железные руки сдавили ее горло, стало ясно, куда исчез ее непутевый сосед Генка Королек.
Катя молча смотрела на хозяина кабинета, который отвернулся, закуривая длинную сигарету.
Вдруг на столе запищал телефон.
Он был выполнен по эскизу того же сумасшедшего дизайнера, который оформлял всю эту комнату, и напоминал огромную каплю розового стекла, внутри которой виднелась электронная начинка.
Павел лениво протянул руку и нажал бирюзовую кнопку, включив громкую связь.
Телефон взорвался истеричным воплем:
— Шеф, здесь…
Крик оборвался, захлебнувшись мучительным хрипом, бессмысленным клокотанием, и телефон замолчал.
— Что за пакость? — Хозяин кабинета сорвал прозрачную трубку, крикнул в нее: — Кто там развлекается? Вы там что, обкурились все?
Ответа не последовало.
Павел побледнел, распахнул смокинг, выдернул из заплечной кобуры пистолет, шагнул к двери.
Прижавшись к ней ухом, ненадолго замер, прислушиваясь, потом развернулся всем корпусом к Кате, прошипел сквозь зубы:
— Это ты? Ты их привела?
— О чем вы? Кого я привела? — переспросила Катя в недоумении.
Павел не удостоил ее ответом, запер входную дверь кабинета на массивный стальной засов, метнулся к столу, нажал скрытую под столешницей кнопку, видимо, хотел вызвать охрану… Однако никто не появился на вызов.
В это время на дверь кабинета снаружи обрушились тяжелые удары. Дверь не шелохнулась. Один за
