– Все, что есть, принадлежит общине, – спокойно вразумлял Наставник. – Мы заботимся о Мире и Труде, о Любви и Чистоте. Мы заботимся о Гармонии. Помни: Гармония Человека и Природы превыше всего!
Андрей опустился на лавку, и вдруг ему стало невыносимо тоск–ливо, будто его насильно постригли в монахи. Наставник взял его за руку и повел на улицу. Андрей не сопротивлялся, хотя протест в душе не слабел, а, наоборот, рос.
Наставник привел его к избенке в два окошка, открыл дверь и впустил внутрь.
– Это твое жилище, Человек! – торжественно провозгласил он. – Отныне ты под Сенью Лесов. Благословляю тебя на Гармонию!
Он вышел и уже с улицы объявил, что завтра Андрею предстоит трудиться пахарем на зяби, однако тот больше не внимал его словам. Присев на край топчана, прикрытого рядном, он сжал голову руками и стал покачиваться из стороны в сторону, будто больной.
Леса, Леса! Сон или Явь?
Сон или Явь?
Сон…
Явь…
Девушка с распущенными волосами – отныне его жена – так и застала Андрея сидящим на нарах, согбенного и горестного.
– Милый Человек, ты привыкнешь, – сказала она. – Мир и Любовь.
Он только отрицательно помотал головой, не отнимая рук.
– Что же мы будем делать с тобой, Человек?
– Я уйду отсюда, – сквозь зубы выдавил он. – Уйду!
И поднял глаза. Она смотрела на него с любовью и состраданием. Казалось, вот-вот расплачется.
– Пойдем вместе? – предложил он. – Зачем тебе такая жизнь? Есть другая, интересная!.. Правда, там война. Но все равно лучше!
Она не поверила, улыбнулась несмело:
– Кругом Мертвые Камни… Другой жизни нет!
– Есть! Там нет такой Гармонии, но жизнь есть! Вот кончится война…
– Ты не обманываешь, Человек?
– Нет, это правда!
Смятение промелькнуло на ее лице. Потом она спохватилась и высыпала из передника яблоки на топчан.
– Вот, ешь, Человек! Ты не успел поесть в Храме. Брать яблоки в саду нельзя, но я нарушила запрет, нарушила Гармонию – ведь ты же голодный!
Он отмел яблоки, спросил настойчиво:
– Ну, пойдешь со мной?
– Из Лесов нельзя уйти, – сказала она безнадежно. – В Подлесках живут люди, которые не выпускают никого. Ловят и возвращают… Нужна Печатка на кленовом листе. Тогда пустят.
– Достань!
– Листьев много, но Печатка у Наставника.
– Выкради!.. Ты же выкрала яблоки!
Ее глаза заволоклись горем, однако она, сдерживая слезы, покивала и убежала. Андрей заметался по крохотной избенке. Эх, нет револьвера! Прорвался бы через все заслоны, через все заставы!
Она вернулась тихая и печальная. Вошла и сразу села на топчан, опустив голову. Волосы рассыпались и закрыли лицо.
– Не достала?.. – похолодел он.
Она молча выпростала руку из-под волос и подала ему кленовый лист с круглым оттиском, в котором значилось – свободен.
– А себе?
Она покрутила головой, сказала сдавленным голосом:
– Не пойду… Тебе нет Гармонии здесь, мне не будет там. Я привыкла. Иди. Яблочков возьми на дорогу…
Андрей обнял ее, безвольную и слабую, будто подрубленное дерево.
– Мир и Любовь тебе, – сказала она и сунула ему за пазуху несколько яблок. – Иди.
– Мир и Любовь, – поклонился он и канул во тьму ночи.
Он бежал по темной земле, держа на ладони кленовый лист, и от него, желтого, исходило золотое сияние. Под ногами гремели камни, шуршал мох, хлюпала вода. Потом вновь заскрипел снег…
Он очнулся и понял, что лежит на русской печи, укрытый шубным одеялом, за столом кто-то разговаривал, шумел самовар, хрустели под ножом яблоки. Он оттянул холщовую занавеску, и взгляд упал на стену, оклеенную «Нивой» за 1916 год: царь Николай Второй приехал на позиции…
Андрей перевернулся и отодвинул занавеску с другой стороны.
За столом у самовара сидели бородатые мужики, потели, вытирались полотенцами и хлебали чай из блюдец. Он вгляделся и признал Ульяна Трофимовича. Радость шевельнула слабое тело.
– Ульян, – тихо позвал он незнакомым голосом, – Ульян…
– Никак, очнулся? – приподнялся тот, проливая чай на скатерть. – Очнулся, бродяга!
– Где я? – спросил Андрей.
– Да на хуторе, – веселился Ульян Трофимович. – Ничего, Галька меня выходил и тебя на ноги поставит… Галактион! Очнулся барин-то!
В избу вошел молодой еще мужик с красным ремешком на длинных волосах, прогудел:
– Ну и добро… Да недельку еще пролежит.
Андрей увидел яблоки на столе, попросил:
– Ульян, дай яблока.
– Да у тебя ж зубы выпадают, – застонал тот. – Какие тебе яблоки, барин?
– Размочи в чае и дай, – предложил Галактион. – Ему полезно будет…
Андрей рукой подозвал Ульяна, спросил шепотом:
– Где меня нашли?
– Да в берлоге же! – засмеялся Ульян. – Помирал…
– А яблоки… Яблоки откуда?
– Не знаю. – Ульян пожал плечами. – Должно быть, Галька откуда принес.
Андрей перевернулся на спину и некоторое время лежал, напрягая память и глядя в беленый потолок. Затем спохватился, вновь подозвал Ульяна:
– Скажи… Только правду. Ты слышал о Лесах?
– Как же не слышал? – удивился Ульян. – В лесах живем дак…
– Не-ет, о Лесах, где Гармония…
– Оставь его, – снова прогудел Галактион. – Ишь бредит…
Но он не бредил. Он лежал и старался вспомнить: Леса – сон или явь?
Сон или явь?
Сон…
Явь…
32. В ГОД 1919…
К январю в отряде Анисима Рыжова набралось уже до сотни человек. Морозная зима и глубокий снег держали партизан в зимовьях, наспех срубленных бараках с дымными глинобитными печами, а народ все прибывал, прибивался разными путями, поодиночке и семьями, мужики, бабы, старики, ребятишки. Однако больше, чем мороз, донимал голод. Дичь в округе выбили еще с осени, и теперь пробавлялись случайно подстреленным лосем, рыбой да тем, что могли добыть, нападая на колчаковские обозы, редко проходящие зимником по Повою. А взять на зимнике можно было немного: с севера везли в основном пушнину, мед и орех. А нужен был хлеб, самый простой ржаной хлеб, который в былые времена не переводился, а ныне – днем с огнем не найдешь…
Анисим Рыжов понимал, что таким образом к весне не только не собрать сил, но можно и растерять то, что есть, ибо станет еще голоднее и люди начнут уходить, разбредаться кто куда. После выздоровления
