– Дурной народ в здешних местах. Ой, паря, дурной…
Мамухин хорошо помнил гибель славного вождя Анисима Рыжова. А потому собрал березинских партизан вместе с женами и ребятишками, привел к братской могиле и велел клясться, что будут соблюдать железную дисциплину и бдительность. Мужики клялись, а бабы причитали:
– Вы уж слушайтесь командира, ироды! Ведь детей сиротами оставите, хозяйство – без хозяина и нас овдовите!..
Ребятишки подпевали хором, теребя отцов за штаны:
– Тять, слушайся, тять…
После этого Мамухин ввел строевые занятия, организовал караульную службу и гауптвахту. Березино больше никто не тревожил, война шла где-то за Есаульском, а то и совсем далеко – у железной дороги, поэтому партизаны спокойно отсеялись и стали собираться в поход на Есаульск. Мамухин провел дополнительную мобилизацию, призвав на службу всех от шестнадцати до пятидесяти лет, и поехал в Свободное за пушками и порохом. Однако свободненские заупрямились и не захотели отдавать все пушки. И поделили не по справедливости: железные, кованые оставили себе, а березовые на тележных передках отдали соседям. Мол, ковал-то Анисим Рыжов, а он наш, свободненский. Скажите спасибо, что деревянные отдаем.
И вот когда отряд Дмитрия Мамухина в семьдесят штыков и при трех пушках был готов к походу, вдруг прискакал мужик из Свободного и стал просить, чтобы взяли с собой и соседей. Свободненские, прознав, что Мамухин ведет березинских брать Есаульск, вначале обескуражились и даже возмутились. Дескать, как так: какие-то переселенцы, бестолковые мужики, пойдут воевать Есаульск, а мы, казачьи потомки, внуки Ермака Тимофеевича, вроде не способны и останемся возле бабьих юбок? Не бывать этому! Хлеб посеяли, хозяйства подправили; винтовки, шашки и даже железные пушки есть, можно воевать до жатвы. А бабы как-нибудь летом сена накосят. Пойдем и сами возьмем город! Однако посчитали живую силу – полета штыков только набирается. Не тащить же за собой непризывные возраста. Такими силами Есаульск не отвоевать. Придется с березинскими соединиться, да и как ни говори – они первые собрались на город.
Мамухин для гонора поломался – а у самого от радости сердце зашлось: отряд-то получается боевой! – и согласился. Но при условии полного подчинения и стальной дисциплины. В назначенный час партизаны распрощались с родней, построились и пошли на Есаульск.
Первый раз Мамухин штурмовал город с ходу. Подошли ночью почти к самой околице, поставили пушки, зарядили «шрапнелью» – битыми чугунками и сковородками, а с рассветом шарахнули по Есаульску так, что у самих уши заложило. Однако не медля развернулись цепью и пошли в атаку. Но в городе гарнизон большой был: около двух батальонов пехоты и эскадрон кавалерии. Так что внезапное нападение не увенчалось успехом и пришлось отступить в тайгу. Зато провели разведку боем и попробовали неприятельскую силу. Пожив месяц в тайге, партизаны привели себя в порядок, разузнали, где размещаются казармы, и решили пойти на приступ с другой стороны, откуда их совсем не ждут. Опять подошли ночью, изготовились, зарядили орудия, но палить не стали, а запустили в город человек двадцать партизан, чтобы они шуму там наделали и вызвали гарнизон на открытый бой. Иначе, стрелять «шрапнелью» по Есаульску – только порох переводить. Крыши издырявили да стекла в окнах повыхлестали. Лазутчики проникли к казармам, дали несколько залпов и побежали. Горнизон поднялся «в ружье» и кинулся догонять партизан. А те навели их на засаду. Тогда и пригодилась «шрапнель». Пушки ахнули по живой силе противника, выбили сразу человек тридцать. Тут-то партизаны и пошли в наступление. И погнали неприятеля. И уж почти до есаульского базара догнали, но в этот миг вылетела навстречу конница, потом автомобиль с пулеметом, и пришлось оставить занятые улицы, а на них – человек пятнадцать убитыми и раненными.
Пришлось снова уйти в тайгу, чтоб сделать передышку и прикинуть, как лучше овладеть Есаульском. И тогда Мамухин смекнул, что без кавалерии города не взять. Отрядил он десяток партизан в свои села, чтобы собрать коней и провести дополнительную мобилизацию взамен погибших бойцов. А пока ходоки ходили, пришел в отряд незнакомый человек и сказал, что он комиссар из Центросибири и явился, чтобы узнать, что это за отряд штурмует город Есаульск. Мамухину в то время не до комиссаров было, партизаны приуныли после неудачи и потерь, и надо было поднимать боевой дух. А незнакомец все липнет и липнет с вопросами. Потом и вовсе рассердился и начал приказы отдавать, чтобы Мамухин немедленно подчинился Центру партизанского движения и шел бы «за тридевять земель» – к «чугунке». Там, мол, настоящая война, а ты на кой-то ляд город штурмуешь. А Мамухину после полковничей порки слова поперек не скажи. Собрал он партизан на митинг и объявил народу, чего пришлый требует. Мужики загудели – не пойдем, далеко, а скоро хлеб жать, и так все лето бьемся-воюем.
– За что же вы бьетесь?! – закричал комиссар. – За какую власть? Кто вы такие? Какой партии?
Мужики злые были, ему бы не кричать, а лучше уйти восвояси, но комиссар с характером попался, завел мужиков.
– Мы за свою власть бьемся! – закричали они. – Все воюют, а мы что, рыжие? И мы воевать будем! Нам надо Есаульск захватить!
– На что он вам сдался?! – взорвался пришелец. – Подумайте своими дремучими мозгами!
– Мы выполняем светлую мечту партизанского вождя Анисима Рыжова! – с достоинством ответил Мамухин. – А ты иди отсюдова, а то стрельнем тебя, и дело с концом.
– Да он неприятельский лазутчик! – загалдели мужики. – Хочет угнать нас к «чугунке», а там мы погибнем, и хозяйства наши защищать будет некому!
Тут Мамухин понял, что если отпустить комиссара, то он снова придет и других приведет. И начнут они буянить в отряде и железную дисциплину ломать.
– Шпион, говорите? – спросил у народа Мамухин.
– Шпион! – заорали мужики.
Мамухин достал наган и застрелил пришельца. Тот и рта не успел открыть. Партизаны вдруг стихли, стушевались, но смолчали: сами же кричали – шпион… А у командира глаза загорелись, лицо обтянулось, будто головка сапога на колодке. Он понял, что трудно будет поднять партизан на штурм в третий раз, если они не испытают, что такое победа. И повел отряд брать село Усть-Повой. Опять установили пушки у околицы, послали бойцов шуму наделать и, выманив взвод противника из села, пальнули по нему из укрытия. Кто живой остался, из винторезов перехлестали. И вошли в Усть-Повой походным порядком. Мамухин сразу же начал собирать трофеи и проводить конную мобилизацию. Прочесали богатые дворы, добыли семнадцать лошадей, хлебом разжились, мукой и картошкой. Запрягли телеги и ходки, погрузили добро, и через два часа их и след простыл. Обрадовались партизаны, вдохновились, повеселели:
– Теперь-то уж враз Есаульск возьмем!
Но гарнизон в городе привык к нападениям, все время начеку сидел и оборонялся. Два дня вели партизаны позиционную войну, весь пушечный порох истратили, все чугунки и сковородки перекололи на «шрапнель», а Есаульска так и не взяли. Попрятали орудия в тайге и подались домой – хлеб убирать.
Потом Мамухин штурмовал Есаульск и в октябре, и в ноябре, уже по холоду, но противник не желал зимовать под открытым небом и город не сдавал. А партизаны мерзли у костров, по шалашам, и тут уж либо Есаульск бери, либо домой на зимовку уходи – на печи греться. Попробовали еще раз Усть-Повой захватить, и захватили, да из Есаульска двинули против них четыреста штыков, так что едва ноги унесли.
И лишь знаменитый декабрьский штурм увенчался наконец успехом. Ударили на сей раз сразу с четырех сторон, но оставили «прореху» для отступления неприятеля. А в горле той «прорехи» спрятали пушки. «Шрапнели» больше не было, так зарядили «картечью» – крупной отсортированной галькой. К тому времени две деревянные пушки разорвало и артиллерии поубавилось, но зато появился пулемет английского образца, случайно найденный в санях у проезжего мужика. Коня, сани и пулемет реквизировали, но мужик не пожелал расставаться со своим добром, купленным на ярмарке за пять пудов хлеба, и пошел партизанить к Мамухину на установленный срок, пока не захватят Есаульска.
Атака удалась: противник хлынул в «прореху», напоролся на засаду, понес большие потери и стал сдаваться партизанам. Но Мамухин решил никого не брать. Всех сдавшихся он отпустил. Однако к ночи они вернулись в город и стали проситься в плен, поскольку кругом было холодно. Их прогоняли в тычки, пленные не уходили, отчаянно матерились и совестили победителей:
– Мать вашу так! Да вы че, на самом деле? Не русские, что ли, не православные? Пустите хоть погреться!
