Вся эта процедура длилась около получаса, наконец, она расстелила на другой половине ложа что-то вроде холстинной мешковины и чуть подтолкнула его руками. Самохин уже начинал понимать, что от него требуется, перекатился на сухое, а монахиня завернула его в эту ткань, скрутила пеленку, на которой мыла, убрала разлитую воду и сняла с решетки его пиджак.
– Это оставьте! – привстал Самохин, вспомнив об удостоверении.
Немая сестра отлично слышала, взяла только брюки, скомканную рубашку, белье и преспокойно удалилась.
Если это омовение и бритье у них считалось лечением, то весьма странным: ничего подобного Самохин еще не встречал и боль не прошла. Разве что тело после мочалки горело огнем и кровь стучала в ушах. Он скинул с себя мешковину, однако в пирамиде не было и малейшего движения воздуха. Свисающая с потолка птица оказалась над лицом всего в метре, и он разглядел ее когтистые лапы, нацеленные на него.
И это стало последним, что отметило сознание.
Вероятно, он проспал весь день, поскольку солнце было где-то за изголовьем и косые, притушенные тонировкой стекла лучи высвечивали красный гранит пола. Язва вроде бы успокоилась, по крайней мере кочевники со своим котлом не снились, и вообще, сон в пирамиде был глубоким, как беспамятство, без грез и сновидений.
Может, и впрямь пирамиды лечат?
Самохин достал из кармана пиджака телефон – связи по-прежнему не было. Скоро четвертые сутки, как адмирал Липовой не получал никаких вестей, а значит, уже начал искать. Неужели его люди не отследили их передвижение?..
Самохин завернулся в мешковину, прошлепал босым по граниту и через подземный ход – дверей как таковых не существовало – выглянул на улицу.
С утра пустынный поселок вечером заметно ожил, на дорожках среди пирамид и берегу озера прогуливались люди, причем каждый сам по себе и в полном безмолвии. На всех были одинаковые тресы, и отличить мужчин от женщин можно было лишь по головным уборам – одни в черных скуфейках, другие в монашески подвязанных черных платах, без явных женских форм.
Только у таганаитовой пирамиды в сосняке по-прежнему никого не было…
Судя по всему, исключительно все обитатели горда Тартар были членами Ордена Молчащих, по крайней мере их затворнический образ жизни, одежда и подчеркнутое безмолвие говорили о принадлежности к религиозной общине со строгими и жесткими правилами. Но почему они до сей поры не попали в поле зрения отдела ФСБ, надзирающего за конфессиональной деятельностью, а значит, и «Бурводстроя», было не понятно.
Неужели это все-таки территория какой-нибудь бывшей республики? Но где может быть такая русская природа? В северном Казахстане?..
Рабы все еще работали, и оттуда доносились негромкие отголоски гортанной, отрывистой речи.
Берег был всего в десятке метров, если напрямую. Самохин огляделся, прошел по искусственному и еще теплому пляжу, скинул покрывало и нырнул в воду. Несмотря на холодную синеву, озеро оказалось теплым и соленым! Он отплыл подальше от берега и попробовал достать дна – воздуха не хватило, глубина больше десятка метров, к тому же ощутил, как начинает разгораться истертое травяной мочалкой тело.
А что если они и вправду выращивают тут жемчуг?
Чтоб потом доставать оттуда песок?..
Едва Самохин вышел из воды, как ощутил сильный озноб, словно от температуры. Замотавшись в мешковину, он побежал по ступеням неосвещенного подземного входа, и с разбега натолкнувшись на чью-то твердую спину, отпрянул.
И только потом разглядел в полумраке Василису. В одной руке она несла высокую глиняную миску, накрытую салфеткой, которая даже не дрогнула от толчка, в другой – его выстиранную и отутюженную рубашку.
– Простите, – обронил он.
Монашествующей служанке извинений не требовалось, она невозмутимо проследовала к ложу и встала в ожидании.
Тут и впрямь вся жизнь проходила на постели.
Самохин сел на край ложа, принял из ее рук миску и снял салфетку – ложки три какой-то зеленоватой кашицы.
– Диета?
Ее лицо выражало абсолютный покой, как у мертвой.
На вкус еда напоминала тертое яблоко с сыром и еще с чем-то крахмальным, возможно, картошкой – в общем, пресное детское пюре, только раззадорившее аппетит.
Сестра взяла пустую посудину и удалилась. Самохин раскинулся на подушках и взглянул на когтистые лапы деревянной птицы. И в тот же час услышал булькающий знакомый бас:
– Ну, и как вам здесь, Сергей Николаевич? – Самозванец вошел неслышно и уже стоял на каменном полу посередине пирамиды.
На его плечах был темно-зеленый плащ без рукавов, под ним просвечивалась белая рубаха без ворота – что-то вроде туники, а на голове черная скуфейка: похоже, это был какой-то ритуальный наряд.
– Все пока замечательно, спасибо, – осторожно проговорил Самохин и встал, сняв брюки с вешалки.
– Ничего, лежите. – Он махнул рукой. – Я зашел на минуту справиться о самочувствии.
– Самочувствие как у космонавта.
– Может, есть какие-то пожелания?
– Есть вопрос.
– Пожалуйста…
– Года два назад в эти края приехал один новосибирский ученый. – Самохин вспомнил предупреждение таксиста. – Профессор, философ… Он случайно, не у вас в Ордене?
– У меня. – Не сразу признался самозванец, что означало его неготовность к подобным вопросам. – А что?
– Родственники беспокоятся…
Его слова прозвучали как судебный вердикт.
– Человек, отыскавший нас за счет своих способностей, имеет право на выбор. Этот профессор не пожелал продолжать отношения с прошлым. Он всецело принадлежит будущему.
– То есть, обитатели пирамид это те, кто сам вас нашел?
– Это прежде всего те люди, чьи устремления в будущее увенчались успехом. Иные Ордену не нужны.
– Значит, эликсир прозрения, приготовленный из родовых зерен жемчуга – для них?
И этот вопрос прозвучал для него неожиданно, поскольку последовала пауза, которую он заполнил короткой прогулкой по пирамиде.
– Да, я в вас не ошибся, – проговорил он. – И это замечательно… Эликсир, как вы его называете, действительно способен просветлить их разум. Но это средство скорее психологическое, ритуальное, нежели… скажем так, терапевтическое. Его не принимают внутрь.
– Значит, закапывают в глаза?
– Да, это очки, линзы, дающие возможность четче видеть предметы будущего. Слепых от рождения ничто уже не спасет. Им уже требуется хирургическая операция. Но это очень больно – вскрывать скальпелем заросший третий глаз. Да и бесполезно. Потому, что он никогда не видел света, не смотрел на мир и, открытый искусственно, все равно дальше своего носа не увидит.
Досылать второй патрон с вопросом Самохин не стал. Задал другой.
– Поскольку жемчуг – это слезы… Выходит, будущее можно увидеть лишь через страдания?
– В природе человеческого разума это единственный барьер, отделяющий его от божественного.
– Поэтому люди так боятся страданий? Лучше не знать будущего, чем всю жизнь смотреть на мир сквозь слезы?
– Это всего лишь естественная самозащита земного разума. – Самозванец чуть оживился и начал расхаживать по плитам, опять превращаясь в преподавателя. – Виденье будущего требует от человека не
