Павлу сразу всё стало ясным. Быстров был одним из помощников Григория, белобрысый, некрасивый молодой мужчина из хорошей дворянской семьи, не получивший, благодаря этому, высшего образования и существовавший преподаванием гимнастики. Одно время он вел спортивную группу в школе Павла и Павел несколько раз бывал у инструктора дома. Быстров жил с старушкой матерью и двумя сестрами. Павел вспомнил, как поразило его тогда, что у такого заурядного человека, как Быстров, оказались такие умные и интересные сестры. Павлу с первого взгляда стало ясно, что это типичная семья «бывших людей», обреченных режимом на уничтожение. Быстрова поручили взять на учет, как своего человека, одной из групп, и на этом дело кончилось. Вскоре незадачливый инструктор был арестован и выслан на три года в Вологду.
— Вспомнили?
— Конечно. Простите меня, пожалуйста.
— Видите ли, — замялась опять дама, — я через две недели еду к брату на свидание, может быть, вы захотите что-что-что-либо передать ему?
Павел понял, что у Быстрова совсем нет денег и надо произвести сбор среди знакомых.
— Спасибо, — сказал он, — я к вам зайду через две недели и занесу передачу.
Сестра Быстрова в свою очередь поблагодарила Павла за заботу и память и исчезла в переулке, легкая, гибкая и несчастная.
Собирание денег для ссыльного было делом небезопасным, но интересным. Если бы Павел во время сбора натолкнулся на секретного агента ГПУ, тот немедленно бы донес, а донос мог повлечь за собой арест.
С другой стороны, именно в таком деле можно было проверить людей. У Павла был хороший знакомый старичок-доктор, знавший многих спортсменов, в том числе ближайших друзей Григория. Со старичком, конечно, нельзя было говорить о вербовке в организацию, но говорить о сборе средств для ссыльного было вполне уместно и, таким образом, открывались возможности спросить о Григории и его друзьях.
— Быстрова? Как же не знать… знаю, знаю, вот, молодой человек, как теперь надо быть осторожным. За что посадили Быстрова, никто не знает, не знает, конечно, и сам Быстров — а всё потому, что кругом много разных мерзавцев. Так и норовят на кого-нибудь донести, так и норовят!
Доктор даже рассердился и от негодования его гладко выбритые щечки покраснели, а козлиная бородка затряслась. Павел был очень рад такому обороту дела и сейчас же использовал создавшееся положение.
— Вы совершенно правы, Иван Иванович, — начал он осторожно, — теперь людей надо сначала проверить и только потом иметь с ними дело. Быстрову надо помочь, я предполагал обратиться к его старым товарищам спортсменам, например, к Григорию Сапожникову и Юрию Чернову. — Чернова Павел назвал, зная, что он близок к Григорию. — Вы их знаете лучше меня, как по-вашему, не подведут?
— А, Юра Чернов? Как же — сын моего покойного приятеля, конечно, конечно… Юра? Ему вы можете доверять, как мне. Юру я еще маленьким знал — под стол пешком ходил… — Старичок одобрительно закивал головой. — Что касается Сапожникова, знаю мало. Ничего плохого сказать не могу, но знаю мало, — доктор развел руками, — а вы вот что — идите вы сначала к Юре. Я ему записку напишу. Ведь вы его адрес знаете?
— Нет, я у него дома не бывал.
— Ну, тогда сходите на стадион, знаете стадион общества пищевиков? Он недавно переехал на новую квартиру, я знал только его старый адрес. Сходите, передайте мою записку и, посоветуйтесь насчет Сапожникова. Они хорошо знакомы, он вам всё о нем расскажет. Ну, с Богом… Вот для Быстрова 25 рублей, а насчет осторожности вы правы: теперь надо быть осторожным.
Павел ушел, довольный своей выдумкой. — Иван Иванович хоть и не умен, но знание человека с пеленок может заменить ум, а Чернов, повидимому, очень умен — его характеристика Григория будет весьма ценной.
Павел застал Чернова на беговой дорожке. Осторожно ступая шипами беговых туфель, Чернов прошел следом за Павлом к лавочке, сел, перекинул одну гибкую ногу через другую и спокойно посмотрел на собеседника. Павел передал записку Ивана Ивановича. Чернов мгновенно прочел ее, как бы схватив сразу одним взглядом, и сказал так же холодно и спокойно, как глядел:
— Я готов помочь вам чем только могу.
Павел уже давно собрал кое-какие сведения о Чернове. Блестяще способный, волевой, Чернов был сыном очень известного врача. Три года подряд он выдерживал первым конкурсные экзамены в высшее техническое училище и три раза его не принимали по социальному происхождению. Теперь Чернов, отчаявшись в возможности получить высшее образование, налег на спорт и уже сильно выдвинулся в легкой атлетике. Это был как раз тот тип людей, за которыми особенно охотился Павел, но в то же время в умном, самолюбивом лице спортсмена было нечто возбуждающее подозрительность Павла. Такой человек, если ему будет нужно, ни перед чем не остановится.
— Вы, конечно, знаете Быстрова?
— Знаю, — Чернов охватил Павла одним взглядом, как только что схватил письмо.
— Быстров находится в ссылке на севере. Я встретил его сестру, она едет на свидание, надо собрать денег на передачу.
Чернов молча достал бумажник и передал Павлу не считая пачку трехрублевок.
— Молодец, — подумал Павел, — я предполагал, что он более расчетлив. — Как вы думаете, к кому можно еще обратиться? — спросил Павел..
— А к кому вы предполагали сами?
На одну секунду подозрительность усилилась в душе Павла. Может быть не спрашивать? Нет, уже поздно останавливаться.
Я хотел обратиться к Сапожникову. Как вы думаете, можно ему доверять?
Взгляд Чернова погас и ушел куда-то в темноту.
— Сапожников человек совсем наш, — сказал он просто и дружески.
— Вы ведь его давно знаете? — небрежно спросил Павел.
— Да, очень давно, когда он еще был в комсомоле… — Черные глаза чуть-чуть усмехнулись.
— Очень вам благодарен.
— Если надо будет еще кому-нибудь помочь, я к вашим услугам.
Павел от всего сердца пожал тонкую сильную руку. Идя по улице, Павел всё время обдумывал детали разговоров с Иваном Ивановичем и Черновым. Вдруг одно странное обстоятельство пришло ему в голову: почему Чернов ничего не сказал об обыске у Григория? Он должен был об этом знать. Нет, мог и не знать: такие вещи остаются неизвестными иногда самым близким людям. А всё-таки это свидетельствует о том, что Григорий говорит ему не всё. Если у Григория и есть организация, то Чернов в нее наверное не входит.
Глава седьмая
ГРИГОРИЙ
Прошел месяц после обыска у Григория. Опасность как будто бы миновала, но настроение его нисколько не улучшилось. Став врагом советской власти, Григорий внешне оставался вполне советским человеком: произносил на клубных собраниях стандартные речи, скопированные с передовых «Правды», призывал подписываться на заем, не пропускал демонстраций — одним словом, делал всё, что полагается делать лояльному советскому гражданину. Одновременно он подбирал единомышленников. В технике подбора и вербовки Григорий уже давно пришел к той же системе, которой придерживалась группа Павла и Николая, с той только разницей, что проблемы глубоких душевных сдвигов были ему чужды и непонятны. Зато техника внешней проверки и понимание психологии молодежи совсем советского воспитания были у Григория на еще большей высоте. Григорий исходил из очень простых и общедоступных положений: правящий слой царской России устарел, отстал от жизни и разложился. Революция очистила путь для
