За письменным столом сидел молодой человек с бледным скуластым лицом и что-то писал, не поднимая глаз.
Странно — не в форме, а просто в пиджачке…
Дверь закрылась, Григорий подошел к столу. Молодой человек продолжал писать, не обращая на него внимания. Это равнодушие не испугало, а рассердило Григория.
Хамством меня не прошибешь! — решил он, вдруг успокаиваясь, взял от стены стул и сел к столу против молодого человека. Колючие черные глаза поднялись от бумаг и зло уставились на Григория. Григорий спокойно принял вызов и, смотря в неприятные черные зрачки, обрамленные припухшими красноватыми веками с короткими ресницами, стал изучать противника.
Обыкновенный советский парень, злой и нервный к тому же. Строит из себя больше, чем есть на самом деле.
Черные глаза не выдержали взгляда Григория и опустились.
— Куришь? — вдруг спросил следователь.
— Курю, — ответил Григорий.
Черномазый парень протянул пачку папирос. Григорий с удовольствием закурил и отвел глаза от лица противника.
— Павлуху знаешь? — спросил следователь.
— Какого?
— Не прикидывайся — конечно, Истомина.
— Нечего мне прикидываться. Истомина я знаю.
— Давно?
— С 1928 года.
Следователь достал лист бумаги и начал писать протокол допроса.
— Когда он принял тебя в контрреволюционную организацию? — спросил он, не поднимая головы от протокола, совсем простым, дружеским тоном.
— Никогда, — ответил Григорий небрежно, в тон вопроса. Следователь поднял бледное лицо от стола и изобразил удивление.
— Как никогда? Он прощупывал тебя на лавочке, в сквере против Храма Христа Спасителя и потом принял в организацию у себя на квартире…
Холодок пробежал по спине Григория.
Неужели Павел предал? — В сквере они беседовали несколько раз, окончательно договорились на квартире у Павла. «Не верь ничему, что говорит следователь», — вдруг вспомнились слова Власова. Еще толком не обдумав ситуации, Григорий почти машинально сделал возмущенное лицо и ответил:
— Я вообще никогда ни с кем в жизни не вел контрреволюционных разговоров потому, что я рабочий и сын рабочего, а не буржуй.
В следующий момент он понял по глазам следователя, что тот ничего не знает и брал только «на пушку». Неприятные зрачки подло забегали и, желая сбить Григория с уверенного тона, бледный молодой человек спросил максимально язвительным голосом:
— Но ведь вы сами говорите, что хорошо знакомы с Истоминым. Чем он вызвал в вас такой повышенный интерес?
— Только тем, что Истомин здоровый, крепкий парень и мог стать хорошим гимнастом.
— Странно… Истомин уже сознался, что принял и вас, и вашего брата в организацию. Ваш брат это подтверждает…
Всё врет! — окончательно успокоился Григорий. — Однако, чуть было не поймал…
Следователь, повидимому, не исчерпал возможностей вежливого разговора и поэтому продолжал в том же подчеркнуто предупредительном тоне, обращаясь на вы.
— Нам известно, что вы в дальнейшем работали по заданиям Истомина в спортивной среде. Мы понимаем, что вы введены в заблуждение, что вы были только исполнителем чужой воли. Чистосердечное признание может не только облегчить вашу участь, но…
Вся эта тирада окончательно поколебала авторитет следователя в глазах Григория. — Дурак! — думал он, — туда же суется допрашивать…
— Что же вы молчите?
— Только потому, что я не понимаю, о чем идет речь. Я не настолько знал Истомина, чтобы ручаться за его политическую благонадежность, но если он в чем-то сознался, то я к этому никакого отношения не имею.
Лицо следователя исказилось бешенством. Он вскочил, ударил кулаком по столу и заорал на весь кабинет:
— Так ты тоже такая же сволочь, как Истомин и Желтухин! Мы тебя заставим сознаться, всё равно нам всё известно!
Григорий взял со стола еще папиросу, закурил и сел, молча, спокойно поглядывая на вышедшего из себя противника. Это подействовало на следователя отрезвляюще. Он замолчал, сел опять за стол, взял новый лист бумаги и начал допрос заново с заполнения анкеты и расспроса о родных и знакомых Григория.
Несмотря на первую победу, нервы Григория были напряжены до крайности. Тошнотное чувство возобновилось с прежней силой. Каждый ответ приходилось взвешивать и обдумывать. Следователь прицеплялся к каждой мелочи и передергивал при записи каждый ответ. Трудно было сохранять непринужденно невинный тон. В перечислении знакомых Григорий всё время говорил только о тех, кого встречал в официальных местах — на службе, с кем был знаком по спорту. Об остальных связях, особенно неслужебных, он умалчивал совсем. Явно было, что следователь плохо осведомлен об его знакомствах и тем более надо было быть осторожным. Часы шли за часами. Когда Григорий думал, что допрос уже кончен и остается только подписать протокол, оказалось, что в протоколе записано совсем не то, что он говорил. Вместо заявления, что Григорий не участвовал ни в какой контрреволюционной организации и ничего не знал о существовании каких-либо группировок, было написано: «О моей работе в контрреволюционной организации, созданной Истоминым, показывать отказываюсь…» и так далее — все ответы были переделаны в том же стиле.
Григорий так обозлился, что силы вновь вернулись к нему. Он стукнул кулаком по столу и обругал следователя матерной руганью. Следователь еще более побледнел, глаза его совсем ввалились. Он вскочил и разыграл снова приступ бешенства и возмущения упорством Григория.
Не допрос, а чёртов водевиль! — подумал Григорий, вновь чувствуя приступ слабости.
— Вон! — закричал следователь и открыл дверь кабинета. Григорий вышел шатаясь. В коридоре появился солдат и велел ему стать к стене.
Это не конец, а только начало… ну ладно, у меня тоже упрямства хватит!
Окна коридора уже давно были темные, электрические лампочки неприятно резали утомленные глаза, ноги одеревенели и ныли. Время от времени двери кабинетов открывались и в них вводили или из них выводили арестованных.
Не будут же они меня вечно держать в коридоре — я могу слишком много увидеть. Вытерплю… вызовет — увидит, что со мной не так легко справиться!
Ненавистная дверь открылась. Бледный молодой человек вышел с портфелем в руках и, даже не удостоив Григория взглядом, скрылся в конце коридора. Настроение Григория упало.
Надо во что бы то ни стало вытерпеть — когда-нибудь это да кончится, в жизни всё имеет конец.
Первый раз мысль о неизбежности смерти не испугала Григория. Охранник давно сидел на стуле и, посматривая в окно, пускал клубы дыма. Хлопнула дверь. По коридору шел мент со связкой ключей в руках. Поровнявшись с Григорием, он что-то тихо сказал охранявшему Григория красноармейцу; тот кивнул головой:
— Следуйте за мной!
Григорий с трудом сделал первый шаг, ноги почти не слушались.
Куда? Внезапный ужас овладел всем его существом. Ужас этот заставил забыть про боль в ногах.
Двор выглядел таинственно и мрачно. Высокое здание посередине высилось, врезаясь в звездное
