– И третьи, и четвертые тоже придут?
– Не оставлять же их на чужбине под набегами ромеев! А мы нашли землю и неуступчивых женихов.
– Знать, будет нам по десять жен?
– Велико число?
– Как бы сказать, – замялась Скуфь. – Не так и велико. У нас в ветхие времена было и поболее...
– Чего же вы обескуражились? Или боитесь, немощь одолеет?
– И мощи есть довольно...
– Тогда что же повергло вас в уныние?
– Да согласитесь ли вы делить одного мужа между десятью женами? Вы ведь строптивы, вольны и воинственны. Чуть что, сразу за бичи... Не станет ли затеваться свара между вами? Тогда заместо счастья будет нам морока с вами.
– Морока будет, – пообещала Мерцана. – Но ведь с одной женой еще больше мороки?
– И то верно, – согласились витязи. – Так что же, пусть мати идут на наш стан!
Дева погрозила плетью.
– Рано всполошились!
– Как же так? Ужели снова обманула?
– Ваше вено свершится, коли Ураган сладит с нашей царицей. А нет, так и по одной жене не достанется!
– Ураган?! – ахнули витязи. – Да где же наш государь?
– В гнезде Чаяны, – засмеялась дева, – которое вы вздумали стряхнуть с древа. Что б стали делать, когда вместо царицы оттуда сверзся ваш Владыка?
А Ураган утерся рукавом, вкусив злого горючего зелья, да очам своим не веря, поднял взгляд...
Нет! Дурной образ омуженки, будто сор, сидел в глазу, выдавливая слезы. И вид сей не усмирялся ни огнем, ни хмелем суры, ни заклятьем.
– Смотри, Чаяна! – воскликнула ягиня. – Он взора отвести не может, как ты ему по нраву пришлась. Ну, полно таращиться на деву, Ураган! Пора и к делу приступить. Поднеси-ка ей сперва свои дары, что заготовил. Должно быть все по чину и обычаю!
Огненная сура прокатилась по жилам, опалив все тело не радостью, а тоской-печалью.
– Ты обманула меня, старуха, – тяжко промолвил Ураган. – Обещала показать Чаяну, а кого мне явила?
– Что-то не могу уразуметь? – застрожилась ягиня. – Ты потешаешься надо мной или передумал брать за себя нашу царицу? Довольно забавляться, государь!
– Где та Чаяна, которую я зрел летом, на реке Деннице?
– Да вот же я! – Омуженка откинула слипшиеся рыжие космы, нависающие на лицо. – Вглядись же? Тогда я была влажной от купания, а ныне от пота, ибо долго скакала в доспехах, спеша к тебе. Когда омоешь меня из венчального сосуда, сразу позришь иную...
– Это не ты спутала меня...
– Суры ему недостало, – определила старуха. – Ты бы, сестра, поднесла ему сама кубок? Авось прозреет!
– Во хмелю-то он признает меня! Хочу, чтобы сам прозрел и не сказал потом, что зельем опоили.
Ураган встряхнулся, поморгал, чтобы очистить взор от лиха, – не помогло...
– Добро, коль это ты, поведай, как дело было?
– Как было? – Дева от восторга закатила глаза. – До сей поры живу воспоминаниями!.. Мы с сестрами отправились искать мужей на праздник Купалы. Но где их сыщешь в ваших землях? Повсюду рыскали и не нашли достойных. А ночь купальская душная, сердце стонет, и плоть горит от страстного огня. Вот я и вздумала остудиться в реке. По нашему обычаю мы всякий год творим вено, однако омываемся не из сосуда, как вы, а вольной речной или морской водой... Долго я плескалась и уж пригасила страсть, но тут вышла на берег и узрела тебя спящим.
Ее слова и на Урагана навеяли воспоминания, от коих при виде этой омуженки и вовсе стало горько.
– Тогда я притомился, – признался он. – Две недели скрадывал в степи конокрадов...
– Спал ты так крепко, что даже не проснулся, когда я ноги спутала!
– Чем?
– Нитью шелковой...
– У вас таков обычай?
– Нет, чтобы не убежал, позрев меня. Ты же был наг, а я знала о вашем целомудрии... А потом присела рядом и стала любоваться твоим телом.
Ягиня ухмыльнулась и с тоскою вздохнула:
– Должно быть, есть чем любоваться...
– Как же ты узнала, кто я? – спросил Ураган.
– Узрела твой бич о двенадцати коленах...
Ему стало жарко и душно, как той ночью на берегу Денницы. Расстегнув пряжку, он высвободил горло от кольчуги, а дева внезапно склонилась к его уху и зашептала:
– Ты спросил, кто я. И я тебе сказала – жрица! Жрица Тарбиты.
– Отчего ты так назвалась? – немеющими устами спросил Ураган. – Ты же царица...
– В купальскую ночь мы все становимся жрицами богини небесного огня... Потом ты захотел узнать, как мы смиряем шелковой нитью необъезженных кобылиц. Я позвала тебя за собой... И ты так забавно падал, сам смиренный! Тогда я пошла и увела твою кобылицу... Это чтобы ты меня не забыл.
– Эй, довольно шептаться! – прикрикнула ягиня. – Ты ведь, Ураган, блюдешь свои обычаи? А по закону тебе не след и приближаться к деве, покуда не назвал невестой!
Ее скрипучий голос вмиг отрезвил, и явь возвратилась – тесное глиняное гнездо, сумеречный свет, падающий из мутного окошка, и омуженка с вымороченным от холода и ветра лицом...
– Ты прежде мне ответь, государь. – Старуха сняла плат с головы и стала расчесывать жидкие седые космы. – Признал ли ты Чаяну? Не станешь более пытать ее да меня ругать?
– Не стану, – проговорил он, жалея о слетевшем вмиг очаровании.
– А признал?
– На берегу была она... Но образом иная!
– Эх, государь! – Ягиня с треском раздирала гребнем пряди. – Ведь образ зримого суть твой земной взгляд. Как ты посмотришь на деву, таковой она и станет. Вот если б на меня воззрился достойный муж, исполненный страстью, я б вмиг преобразилась. И волос бы зазолотился... А то сколь ни чешу, все одно пегий...
Омуженка вдруг дурно рассмеялась.
– Коль так же бы ласкал меня взглядом, как дочь свою, Обаву, я б тоже расцвела! Ну что глаза отводишь? Неужто у меня такой отвратный образ?
– Подай-ка ему чарку, сестра, – посоветовала ведунья. – Коль твое слово для него не приворот, может, от зелья очаруется.
Чаяна выбрала из трех кувшинов один запыленный, вынула пробку из рожка, наполнила глиняную чашу и поднесла Урагану.
– В сей чарке не хмель, а яд смертельный, – предупредила она. – Но только для того, чье сердце не ведает любви и мертво. И благо тому, кто жаждет познать ее, коль еще не познал. Ты можешь испить это зелье и можешь выплеснуть и уйти в тот же час. Не задержу...
– Ох, зря ты балуешь его! – встряла ягиня. – Не давай ему выбора! Пусть вкусит зелья, очаруется и преподносит дары, да называет невестой! А отравится, так невелика утрата. Расповадишься уступать ему и полагаться на его волю, не быть тебе царицей. Что заповедала Арида?
– Не уступлю – не сладится у нас. – Голос Чаяны зазвучал подобно турьему рогу. – Скончались времена Ариды. Мои сестры трижды уступили Скуфи! И ныне ждут меня...
– Скуфи? – встрепенулся Ураган. – А где ныне Скуфь?
