И сразу же понял, что перегнул в гневе, забылся и ударил своего, потому что не знал, кого бить. Сыч только посмотрел на старого сослуживца и молча ушел. Потом генерал увидел, как он выпросил у бойцов удочку, набрал в банку червей под камнями и подался на озеро.
Только оставшись в одиночестве и кое-как отвязавшись от глухой беспричинной обиды, уже без горячности, дед Мазай попытался переосмыслить все, что имелось на сегодняшний день, но уже в «свете новых решений партии». И снова пришел к выводу, что «Молнию» воссоздают с единственной целью — подставить ее в Чечне, загнать в западню. Разум отказывался понимать смысл подобной авантюры. В любом варианте оперативного плана следовало провести три обязательных действия: минирование и уничтожение всех складов и баз с боеприпасами, ракетно-бомбовый удар по аэродромам противника, захват и ликвидация Диктатора вместе с оружием. Все должно произойти в одну ночь, в течение двух часов, иначе не будет шокирующего действия «Молнии», иначе разгорится долгая война.
Одна лишь разведка, с последующим минированием объектов, может занять в два раза больше времени, ибо прежде нужно было подготовить свои базы и нелегально протащить на них не одну тонну взрывчатки, специального оборудования и электронной техники.
Можно сейчас же прекратить занятия по учебным планам, собрать подразделение, поклониться и покаяться перед мужиками, распустив всех по домам. И навсегда освободить их от своего авторитета, влияния и — воинского братства.
Дед Мазай открыл окно в сторону озера и понаблюдал в бинокль за Сычом. Он сидел на большом камне, нахохлившийся, неподвижный, очень похожий на ту птицу, от которой получил фамилию. На берегу дымился костерок, разведенный неизвестно для чего, а подле бродила крупная озерная чайка, не боясь ни огня, ни человека. Прошло пять минут — Сыч даже не пошевелился, не махнул рукой, отгоняя комаров.
И через два часа он оставался в такой же позе, разве что сидел теперь в трусах, с голой спиной, видимо недавно искупавшись. Генерал достал из своего чемодана бутылку водки, прихватил на кухне свежих и уже одрябших огурцов, малосольную рыбину кумжу и пошел на берег. Сыч слышал, как он хрустит гравием за его камнем, видел, как собирает хворост и разжигает потухший костер, однако даже не повернул головы. Разве что березовой веткой похлопал по своей спине, сшибая липнущий гнус.
— Ладно, Коля, извини, — пробурчал дед Мазай. — Сгоряча брякнул, ты же понимаешь…
— Тебе все можно, — не сразу отозвался Сыч. — Ты же князь! Я из мужиков, меня можно и плетью, сгоряча.
— Не обижайся… Иди выпьем. Все равно не клюет. Сыч пристроил на камне удочку, молча подошел к костру, взял колпачок от подствольной гранаты, используемый вместо стакана в походных условиях.
— За что пьем?
— Давай за былую славу?
— Давай, — невесело согласился Сыч. — Только уж больно тоскливо, как на похоронах.
— А мы разве не на похоронах? — серьезно спросил дед Мазай. — Все теперь хороним, и былую славу тоже. Сыч выпил, бросил колпачок на гальку.
— Тебе в голову что-нибудь пришло?
— Пришло… Выпить для храбрости и пойти повиниться перед мужиками. И делу конец. А тебе?
— А у меня вертится одна мысль — сдаться Министерству внутренних дел. Пораженческая мысль, прямо скажем, предательская. Если не гора к Магомету, то пусть Магомет к горе… Но ты же не согласишься?
— Участковый — самый опасный тип инициативного жлоба. Смертельное заболевание.
— Ну вот, у тебя на каждого есть диагноз! — недовольно заметил Сыч. — Все равно что-то надо делать, как-то выскребаться…
— Это, брат, в реанимации из комы можно выскребаться, — миролюбиво сказал генерал. — А когда в коме целое государство, наших с гобой потуг слишком мало. Пытался приспособить принцип Северной Кореи, можно какое-то время тянуть. Но по большому счету — нет…
— Тогда полная и безоговорочная капитуляция! Пьем водку и расходимся по домам.
Дед Мазай неторопливо разделся, тихо вошел в воду и поплыл. В верхних слоях озеро прогрелось, однако ноги доставали ледяной холод. Над головой светилось лазоревое небо, хотя уже был поздний вечер: вот-вот подступит самый разгар белых ночей. Впервые появившись здесь, еще с остатками дачного настроения, он любовался природой, мечтал привезти сюда на лето дочь и не заметил, как все эти желания истерлись в прах, словно золотые монеты в кармане.
— И капитулировать невозможно, — выбираясь на берег, сказал генерал. — Во всем я виноват, Коля. Не дослужил, не навоевался, не наигрался еще, как меня выпнули. Остался примитивный комплекс… Даже тебе завидовал, дразнил. «Зайцам» своим говорил одно, а они слышали другое. И ждали, когда позову. Не все, но большинство. Тоже не навоевались, кроме Глеба Головерова… У этого полное отторжение, до рвоты. Как только терпит?.. И вот я их позвал, собрал, вдохновил. Моя Катя права: они в самом деле как дети… Что я им скажу? Оружию радуются! Как первогодки!.. Нет уж, замахнулся — бей. Язык не повернется… Две «тройки» уже в Чечне, работают. Головеров идет к ним… Нет, поезд ушел. Мы еще запрягаем, а они ядерные объекты минируют.
— Ты это кому говоришь? — спросил Сыч, подавая колпачок с водкой. — Мне, что ли?
— Нет, это театр одного актера… Помнишь, я же студию заканчивал, в театре служил, играл…
— Как же, помню! Гамлета играл, блестяще. Особенно когда говорил: — «Быть или не быть?»
— Не ври, Гамлета я не играл…
— Зато сейчас играешь.
— Хищная ты птица, Сыч!
— Вот так, — развел руками Сыч. — Только что просил извинения! Вот нравы княжеские!
— Ты большой, простишь, — буркнул генерал. — Катя мне не простит… Давай сначала разберемся, кто у нас командир?
— Конечно, ты, — сразу же заявил Сыч. — Ты — генерал, князь. А потом все равно, ты же будешь командовать.
— Сейчас нужен не генерал, а дипломат. Я в дипломаты не гожусь.
— Значит, я командир, приказывай, — быстро согласился он. — К кому идти на поклон? Перед кем челом бить? Ничего, я поклонюсь, спина не разломится. Юлить буду, хвостом вилять, в рот заглядывать. Не сыч буду — курочка ряба, попугай в клетке…
— Хоть соловьем залейся, — оборвал его дед Мазай. — Иди к Коменданту, объясни ему ситуацию. Пусть через Роскомвооружение продадут четыре боевых вертолета, с полным вооружением, тройным комплектом боезапаса. Продадут, допустим, Казахстану, но машины мне сюда, на базу, прямо с завода. Экипажи подберешь конспиративно, через особые отделы авиаполков, самые лучшие. Желательно с Дальнего Востока. Пусть откомандируют так, чтобы концов не найти, но не в систему ФСК.
— Воровские планы у тебя, Сережа, — заметил Сыч. — Бумаги, визы, счета — все же надо делать липу.
— Самую настоящую. Иначе нам Мерседеса не объехать. Аэродромы противника отработаем своей авиацией.
— А как ты объедешь Участкового?
— Погоди, дойдем и до него, — заверил генерал. — Твоя вторая задача будет посложнее. Решать ее тоже с помощью Коменданта и своего… «брандмайора». Поскольку у нас времени нет, а возможности слабые, пусть, армия Диктатора сама минирует свои склады и партизанские базы. А у нас хватило бы срока на кнопку нажать.
— Не знаю, товарищ генерал, возьмется за это Диктатор, нет…
— Возьмется, и с радостью. Опять же через подставную фирму надо закупить две тысячи радиоуправляемых детонаторов. Подобрать экспериментальный цех на каком-нибудь заводе боеприпасов, заплатить мастерам хорошие деньги. И пусть вживляют эти детонаторы в готовые изделия. Боеприпасы должны быть крупными: танковые снаряды, ракеты к установкам «Град», реактивные гранаты, «Фаготы», огнеметы «Шмель», мины к минометам — чем больше видов, тем лучше.
— Голь на выдумки хитра, но кто все это будет продавать в Чечню? И каким образом?
— Продавать не нужно, Коля. Диктатор в России ничего не привык покупать. Как всякий джигит, он берет все сам и бесплатно. Так что придется отдать ему боеприпасы как гуманитарную помощь. В Чечне
