Проходите, — предложила я, видя, что он замешкался. — Но для начала снимите куртку.
Он благодарно улыбнулся и повесил на вешалку свою светло-серую куртку из микрофибры. Я поглядела на ярлык — так, для интереса. Знаменитая немецкая фирма «Шульман». Неплохо, хотя нужно заметить, что элегантное пальто больше шло Францевичу. Под курткой на нем была джинсовая рубашка. Пикник есть пикник. На минуту я засомневалась: а не вырядилась ли я для такого случая? Я — женщина, мне простительно, успокоила я себя, да и характер мероприятия обрисован не очень четко — в нашей стране между пикником и светской вечеринкой грань весьма размыта.
— Вы отлично выглядите, — Францевич прошел в гостиную и сел в предложенное кресло.
— Спасибо, сегодня вы мне уже это говорили… — рассмеялась я каким-то судорожным смехом — следствие нервного стресса.
— Мне нетрудно это повторить, тем более это чистая правда. Хотя, конечно, можно было придумать что-нибудь другое, типа: вы неподражаемы или великолепны, или: сегодня вы, милочка, — настоящая принцесса… — негромко рассмеялся Францевич в свою очередь. — Считайте, что я все это вам сказал, — добавил он.
— У вас хорошее чувство юмора, — шутливо произнесла я, — поскучайте здесь пять минут, мне нужно привести себя в порядок.
— Последний штрих?
— Именно.
Я пошла в спальню и, освежив макияж, вскоре вернулась в гостиную. Францевич встретил меня восхищенным взглядом и своей хищноватой улыбкой.
— Мы можем ехать? — Он легко поднялся с кресла и подошел ко мне. I Ну вот, с неудовольствием подумала я, сейчас начнутся грязные приставания!
Михаил Действительно поднес руку к моему лицу, но только для того, чтобы стереть с подбородка вишневое пятнышко помады, которую в спешке да еще дрожащими руками (следствие недавнего инцидента) я не очень аккуратно нанесла на губы.
— Вот так будет лучше, — оценивающе прищурил правый глаз Францевич.
Перед тем как выключить свет в прихожей я в течение целой минуты критически изучала свою физиономию, на которой, сменив смертельную бледность, теперь полыхал самый что ни на есть натуральный румянец. «Никон» у минут двадцать как покоился в кожаной сумке, которую я не забыла прихватить с собой.
Мы спустились на лифте. У подъезда нас ждал синий «БМВ» сверхсовременной модификации, своими удлиненно-обтекаемыми контурами напоминавший амфибию. В нем сидела все та же компания, что и днем в «форде» — мелкоголовый Слава и угрюмого вида бугай в бордовой куртке.
— Добрый вечер, — любезно поздоровалась я с «обитателями» синего «БМВ».
Мне ответили дружным молчанием. Точно лакеи мстят господам, пронеслось у меня в голове, или наоборот — они считают себя недостойными подать голос? А где же белый «Форд»? Или Францевич специально пускает пыль в глаза?
С удовольствием почувствовав под своей упругой попкой пружинящую мягкость комфортабельного сиденья, я, стараясь выглядеть беззаботной, откинулась на спинку. Настроение у меня было не то чтобы подавленное… Скорее я вообще не могла определить, какое оно у меня было. Разговаривать не хотелось, но и молчать было как-то неприлично, тем более что Францевич выжидающе пялился на меня. Его красивые черные глаза полыхали все тем же бесовским огнем, разве лишь в самой глубине поблескивали капельки нежности, похожие на подтаявший снег. Молчание казалось мне все более невыносимым, я задыхалась в нем, словно в исполинском сугробе.
«А может, эти молодчики не ответили мне на приветствие, потому что считают меня девкой Францевича, девкой, которую он везет на трах?» — возмущенно подумала я и решила разрядить образовавшийся в салоне автомобиля вакуум следующим освежающе-резким обращением к Михаилу:
— А вы слышали, труп Петрова обнаружили?
Мне показалось, что Францевич вздрогнул. Испортила я ему клубничку!
— Я не слушал новостей, — просто ответил зам Корниенко, — меня они утомляют…
«А приставать к девушкам тебя не утомляет?» — с вызовом задала я, мысленно, конечно, ему вопрос, а вслух сказала беспечным тоном:
— Запутанная история, скажу я вам… Шекспиром пахнет, — усмехнулась я, всей кожей ощущая напряженную тишину в салоне. Меня раздражал похотливый блеск в глазах Францевича. В моей голове он никак не вязался с фактом обнаружения трупа Петрова. Я не могла освободиться от того сухого официального тона, которым было передано это сообщение. Этот равнодушный, выхолощенный, ну разве что с маленькой долей печали, печали обескровленной, уместной, как считалось, голос гулким эхом висел в моем сознании, заставляя меня смотреть на мир, на людей сквозь серые очки. Прибавьте к этому еще зарядивший дождик… — Шекспиром?
— удивленно приподнял свои смоляные брови Францевич.
— У меня нюх на такие дела, — таинственно сказала я, одарив его многозначительным, как сама жизнь, взглядом, — все-таки странно, что вы не слушаете новостей.
— Слушаю, но не постоянно, от этого можно свихнуться… — Как вы думаете, куда направлялся Петров позавчера, когда выехал из штаба? — Я невинно посмотрела на Михаила.
Он нервно и даже как-то неприязненно передернул плечами, но голос его прозвучал спокойно:
— Понятия не имею.
— Какие у него могли быть дела за несколько километров от Тарасова в такое время?
— Если б я знал, то ответил, — с оттенком раздражения бросил Францевич.
— Мне кажется, он ехал к любовнице… — Я пристально взглянула на него. — Может такое быть?
— Вполне, но кто его знает, — небрежно ответил Михаил, — давай сменим тему.
— Давай. — Я равнодушно уставилась в окно. — Мы едем в Немецкую слободу? — Я увидела, что мы приближаемся к посту ГИБДД у моста через Волгу.
— Да. Там есть одна затерянная среди высоких тополей турбаза, очень комфортабельное место, — Францевич лениво улыбнулся, — мы совсем недавно открыли для себя этот милый островок неги…
— Боже, как поэтично, — я задрала голову, словно потолок салона тоже был посвящен в тополиное чудо вышеупомянутого райского уголка. — Надеюсь, там найдется пара шоколадок «Баунти», — саркастично добавила я, чтобы показать, что не клюю на дешевую романтику, купленную тем не менее, как я подозревала, за немалые деньги.
Меня прямо разозлило это обычно такое безобидное личное местоимение «мы», которое употребил зам Корниенко — «мы совсем недавно открыли». Сейчас в нем было столько чванливого высокомерия, столько спеси, и этот медленный, томный голос, словно заключавший в себе снисходительно-небрежное отношение к тем людям, которые и рады бы открыть аналогичное прелестное место, да средства не позволяют.
— Мне кажется, дома настроение у тебя было лучше, — холодно заметил Францевич.
— Это только так кажется. Просто я кренилась. За полчаса до нашей встречи на меня было совершено нападение. Кому-то очень не хочется, чтобы был найден убийца Петрова, — я пристально посмотрела на моего спутника.
— Что-о? — с тревогой взглянул на меня зам Корниенко. — Как, где?
Я вкратце рассказала Францевичу, что произошло.
— Как же ты спаслась? — завороженно глядел на меня он.
— Один бывший афганец помог, — соврала я и с нежной благодарностью подумала об Алексее, который, я не сомневалась, как и было между нами условлено, ехал сейчас на моей «Ладе» следом за синим «БМВ» Оленича.
«Нет, — думала я, — Францевич тут ни при чем, стал бы он приглашать меня на пикник… А что, если специально пригласил, чтобы тихо-мирно разделаться со мной? Что тебе в голову такие мысли страшные лезут?» — одернула себя я, чувствуя противный нервный озноб. Мне захотелось говорить о чем угодно, только чтобы говорить. Я переживала сейчас цепеняще-тревожное, громадное, как мифический; Минотавр, и такое же беспощадное, как он, чувство, сильно напоминающее детский ужас перед смертью, который я начала испытывать лет с семи. Лежа в кровати, я, бывало, не могла сомкнуть глаз, снедаемая этим темным,
