— Принеси сюда тетрадь! — приказал мне отец. Он считал, что меня должна воспитывать вся квартира.
Я пошёл за тетрадью, и, когда вернулся на кухню, спор из-за меня был в разгаре.
— Да, — сказал я, — а как же мне учиться на ошибках, когда они не повторяются, а, наоборот, появляются всё новые и новые?
— Нужно думать, перед тем как сделать какой-нибудь шаг, — сказал отец.
— Я сегодня записал пять шагов и теперь их обдумываю, — сказал я, отдавая отцу список.
Он зачитал его вслух и тихо удивился:
— Может, и правда в тебе живёт дух разрушения? Ты только попробуй подойти к газу и побрить кактус!
— И не смей кидать в ванну навагу! — сказала тётя Лёля. — Всё будет пахнуть!
— Живодёр! Лягушку — в морозильник! — добавила Вика.
— Ну, положим, это не живодёрство, а опыт! — неожиданно вступился за меня Казимир Иванович.
— А скворца можно мне поучить говорить? — спросил я.
Тут в кухню вбежала мама и стала доказывать, что некоторые ненавидят меня с первого дня рождения.
«Начинается…» — подумал я.
— О нет, вы ошибаетесь! — возразил Казимир Иванович. — Я только стою за искоренение в человеке духа разрушения и за воспитание духа созидания. Вы знаете, что может быть с ним дальше?
— Что? Что? — полюбопытствовал отец.
А мама сказала:
— Митя, выйди из кухни, закрой дверь и займись уборкой.
Меня всегда выгоняли из кухни перед самыми интересными разговорами.
Я замёл в уголок кусочки штукатурки, протёр мокрой тряпкой линолеум и подумал: «А вдруг и вправду во мне живёт дух разрушения?»
Тут мама выбежала из кухни со слезами на глазах и сказала:
— У вас у всех нет сердца!
— А если тебе завести тетрадь ошибок, она будет в тыщу раз толще, чем Митина! — закричала тётя Лёля на дядю Васю.
Мой отец прошёл мимо меня, скрипнув зубами:
— Ты поссорил меня с мамой!
Марта Адамовна сказала всем:
— Стыдно! Мы должны жить так же дружно, как братья Адольф и Михаил Готлиб.
Она всегда приводила в пример этих двух братьев, игравших зачем-то на одном пианино и часто выступавших по радио.
В общем, мне стало ясно, что все окончательно рассорились. Я проклинал Генку и себя.
Ночью мне приснилось, как братья Адольф и Михаил Готлиб поругались из-за рояля и разрезали его на ровные половинки пилой, чтобы никогда больше не выступать вместе по радио.
Мама не разговаривала с отцом уже три дня. Остальные поссорившиеся соседи не здоровались по утрам друг с другом и вели себя тихо и мрачно. А я старался не попадаться им на глаза.
В воскресенье часа в три дня мой отец и дядя Вася ходили по коридору, курили и не говорили, как обычно, про футбол.
Вдруг зазвенел звонок.
Я открыл дверь и увидел Лилю, которая год назад ставила в нашей квартире мышеловки. И сейчас в её руках было четыре мышеловки.
Год назад мы с Генкой решили тайно уйти летом в турпоход по Якутии, чтобы открыть месторождение алмазов, и начали копить продукты.
Я сделал в чулане тайник и прятал в него кусочки сала, копчёной колбасы, хрустящие хлебцы, сахар и конфеты. И у нас в квартире неожиданно завелись мыши.
Меня, конечно, разоблачили, а мышей вывели при помощи химии. С тех пор наша квартира была на учёте и про неё говорили на собраниях жильцов.
— У нас же нет больше мышей, — сказал я Лиле.
— Всё равно. Контрольная проверка. Сам виноват, — ответила Лиля, расставила две мышеловки в чулане, две на кухне и ушла, пообещав наведаться через три дня.
В понедельник утром я заметил, что все соседи с интересом осматривают мышеловки.
«По-моему, — решил я, — им хочется, чтобы поймалась хоть одна мышка. Это им нужно для зацепки, чтобы примириться…»
— Странно… Пусты… Очень странно, — сказал Казимир Иванович.
— Ведь мышки совсем не вредны, — заметила Анна Сергеевна.
— Безобидные существа, — добавил отец, — но только не тогда, когда их много. — Он посмотрел на меня одним из самых страшных взглядов.
На этом разговор кончился. Все притихли и снова помрачнели.
«Непонятные люди эти взрослые, — подумал я. — То ругают меня за мышей, то жалеют, что они не ловятся… Но уж если им так хочется, я заглажу свою ошибку и проявлю дух созидания. Я им достану мышь и докажу, что умею жить в коллективе!»
Но где можно было поймать обыкновенную мышь, я не знал и поэтому решил купить в зоомагазине белую. Настоящую белую мышь.
В зоомагазине продавались белые мыши и крысы.
Я купил белую мышь с чёрными глазками, с розовым носиком и с таким же розовым хвостиком. Засунул её в боковой карман и побежал домой.
Мышь в кармане сидела смирно, и только изредка я чувствовал, как на груди у меня шевелится тёплый комочек.
Но мышь лучше было подложить в мышеловку утром, для того чтобы все соседи сразу увидели её и разговорились.
Невозможно же, в конце концов, не разговориться даже самым страшным врагам, если они вдруг увидят белую мышь. Мы же с Генкой бываем иногда врагами и запросто миримся из-за чего-нибудь интересного…
Главное, не дать маме обнаружить мышь раньше времени.
Я проколол дырочку в крышке коробки из-под печенья «Мария», положил на дно вату и налил в блюдечко молока. Потом пересадил мышь в эту длинную коробку. Она бегала по ней, как я по коридору, садилась на задние лапки, смешно умывалась и, видно, не скучала по коллективу, оставшемуся в зоомагазине.
Я закрыл коробку крышкой и надежно спрятал её в чулане…
«Скорей бы утро! Посмотрим, что будет!»
Проснулся я раньше всех, посадил мышь в старую мышеловку, которая, на моё счастье, была сделана как клетка, осторожно опустил створку, а кусочек сыра бросил внутрь. Мышке на завтрак.
Затем я улёгся в кровать и стал ждать, что будет дальше. Только я задремал, как на кухне раздался страшный девчоночий визг.
Я прямо в трусиках бросился на кухню.
Оказывается, первой увидела мышь Вика. Она уже опомнилась и склонилась над мышеловкой.
— Ой! Бе-лая! О-ой! — завопил я во весь голос, притворившись удивлённым.
И в кухне быстро собрались заспанные соседи и обступили мышеловку.
— Правда, белая!
— Поразительно!
— Она даже симпатичная!
— Умывается! Умывается!..
— Милая… бедненькая!
— А мне вот непонятно, — сказала Вика, — почему её не прихлопнуло? Как это она пробралась внутрь
