Добрые вести пришли в дом: арестованные живы, и с ними разрешено свидание — завтра мы увидимся с отцом.
…Сначала конкой, потом пешком по выжженному полю мы идем к тюрьме.
Мы не одни — впереди, рядом, догоняя нас, идут люди, — это все родные арестованных.
Дорога кажется бесконечной. Маленькая Надя устает, и Павлуша, посадив на плечи, несет ее.
— Вон тюрьма, вон она…
Ортачальская тюрьма не похожа на знакомый мне Метехский замок. За оградой видны невысокие серые здания. Решетчатые окна, тяжелые ворота на запоре.
Меня охватывает дрожь: сколько раз я слышала об это! тюрьме — тюрьме смертников, где приговоренные к казни ждут последнего часа!
— Нюра, видишь? — толкает меня Федя. Я оборачиваюсь. Федя остановился у врытого в землю столба с длинной скривившейся перекладиной.
— Здесь они были повешены, — говорит кто-то. — Они отказались завязать глаза, сами надели веревки на шею и сами выбили скамьи из-под ног.
Это говорят о казненных товарищах. Сколько рассказов слышала я о них!
Я не помню их имен, но я знаю — они погибли за правду и свободу, за то дело, за которое сейчас брошен в тюрьму мой отец и его товарищи. Они боролись со злом, с несправедливостью. Их убили так же, как убили Сашу и тех, чьи трупы нашли в лесу на горе, как убили многих других…
Я смотрю на братьев, Павла и Федю: они не могут оторвать глаз от зловещего столба.
Мы долго стоим у тяжелых ворот. Когда же они откроются? Увидим ли мы отца? Но нельзя выражать нетерпение, и люди молча ждут под палящим солнцем.
Наконец ворота медленно распахиваются, тюремный двор перед нами. Кто-то объясняет шопотом:
— Сюда их выводят на прогулку.
Сейчас двор пуст. Во всю его длину стражники протягивают веревку. Около нее становятся часовые, и тогда родным разрешают пройти. Заключенных выводят.
Они приближаются, нетерпеливо вглядываясь в толпу. Отца мы не видим. Где он?
— Где Сергей? — спрашивает мать. Но мы уже видим его, вот он. Все четверо мы вскрикиваем:
— Папа!
Он издали улыбается нам. Надя протягивает к нему руки, но часовой не сводит с заключенных глаз, и отец выпрямляется.
— Ну что? Объявили?.. — спрашивает мама.
— Ничего, ничего, успокойся. Арестованным уже известно, что они приговорены к ссылке куда-то на дальний север.
Глава семнадцатая
…На четвертый месяц после ареста отца высылают. Мы готовимся теперь к дальнему путешествию — на север, в Архангельскую губернию. Наш совет ежевечерне собирается на обсуждение. Мы слушаем Павла — он всегда умеет увлекательно представить будущее и объяснить все, что происходит в настоящем.
— Там снежные поля, тундры и леса, ели и сосны, — говорит он так, как будто видит перед собой эти занесенные снегом тундры и леса. — А какие там водятся звери: олени, белые медведи! Мы с папой будем ходить на охоту и приносить маме к обеду зайцев. А шкуры можно продавать…
Увлекательные мечты! У Феди блестят глаза. А его возьмут на охоту? Возьмут, конечно. Павел уговорит папу, к тому времени Федор подрастет.
Но Павлуше не пришлось хлопотать за Федю. Мы не увидели тундры и не испытали превратностей охоты в северных лесах. В Архангельск мы не поехали.
Неожиданно сборы прекратились. Нас всех сваливает корь. Несколько дней мы мечемся в жару, потом приходит облегчение. Но мы еще долго лежим, ослабевшие, худые, и целый день то над одной, то над другой кроватью склоняется мамина голова. Однажды вечером, уже перед сном, я слышу шопот.
«Нюра, ты только молчи… папа вернулся, бежал из ссылки. Я пойду его встретить… Лежи, прислушивайся» Маленькие уже спят, и Павел спит, не буди их.
Я приподнимаюсь на кровати, едва сдерживая радостный крик. Мама гладит меня.
— Тихо, тихо! Ты поняла?..
Конечно, все поняла. Мама набрасывает платок и неслышно выскальзывает из комнаты. Я поднимаюсь… Не могу лежать. В комнате слышно только спокойное дыхание спящих… Тогда я не выдерживаю.
— Павлуша, Павлуша, — звенящим шопотом бужу я старшего, брата.
Протирая глаза, он поднимает голову.
— Папа вернулся, слышишь, Павлуша! Папа… Павлуша усаживается на мою кровать. И, прижавшись друг к другу, мы ждем.
— Он бежал! Бежал из ссылки… Что же с ним теперь будет? Как он бежал?
За ним ведь, наверное, гнались. Его надо скрыть ото всех…
Но, заслышав осторожные шаги на галлерее, мы забываем обо всем. Соскочив с кровати, бежим к двери и за руки втаскиваем отца в комнату.
Отец остается, но укладывается спать на балконе. При малейшей опасности оттуда по дереву можно спуститься вниз, на улицу. Ночь проходит благополучно, но утро приносит смятенье. Обход полиции. В доме, который сплошь населен рабочими-железнодорожниками, жандармы производят очередной обыск. Как по беспроволочному телеграфу, о событии оповещаются все жильцы. Каждый находит способ предупредить соседа. Молниеносно весть доходит и до нас. Что делать?
Жандармы во дворе, засада, наверное, поставлена и на улице. По галлерее, на которую выходят двери всех квартир, уже стучат тяжелые сапоги. Куда деваться отцу? Но мама вдруг машет рукой, и отец становится за дверью, во второй комнате. Мама садится за швейную машинку. Мы все в этой же комнате, все в своих кроватях. Жандармы приоткрывают дверь.
— А, это ты!
Они ее хорошо знают, — А где твой муж?
Только тогда мама перестает крутить машинку и поднимает голову. Я вижу, что глаза ее полны слез.
— Да ведь вы сами знаете, что его нет в Тифлисе, Ведь он выслан… Выслан!..
Вы это знаете. А я здесь одна, одна с больными детьми, — мама обводит руками комнату, — видите, вот все, все лежат больные.
Было столько убедительности в мамином голосе, что жандармы, оглядев комнату, повернулись и ушли. Мы не двинулись, пока шаги их не смолкли.
Папа пробыл в Тифлисе несколько дней. Больше оставаться было нельзя.
Кто-то проболтался о его возвращении, и отец уехал.
Я вижу себя снова в Баку. Опять море… Я не одна, со мной маленькая Надя и мама. Мы в Баку потому, что опять арестовали отца. Он в бакинской тюрьме, мама приехала хлопотать о его освобождении.
По бакинской пыльной улице со мной и Надей мама куда-то спешит.
— Куда ты, мама? — пытаюсь спросить ее, но мама не отвечает.
Она торопливо шагает, мне и Наде приходится бежать за ней.
В большой комнате, где у стен расставлены стулья, мама усаживает меня и Надю. Человек в мундире с блестящими пуговицами разговаривает с мамой.
Отца арестовали на собрании бакинского комитета большевиков. По совету товарищей, мама, приехав в Баку, пошла к градоначальнику. Она сумела доказать ему, что муж ее пострадал невинно.
— Он на таком хорошем счету у начальства, вам смогут это подтвердить, говорила она.
— Найдите поручителей за мужа, и мы освободим его, — сказал градоначальник.
— Он поглядел на тебя и Надю. Вы, обнявшись, так грустно и испуганно сидели на стуле, —
