кураторы от ментовки могли под горячую руку и в морду заехать, и ребра пересчитать, но при этом надежно берегли таких, как Фадей, для разных «деликатных» поручений. Таких, о которые ментам мараться было не с руки. Но зато если «подментованные» на чем-либо попадались, кураторы их не бросали. В СИЗО им была обеспечена особая (не общая!) камера. Если не удавалось отмазать их от суда, то наказание беспредельщики отбывали в специальных зонах или больницах закрытого типа. Однако везде они находились под строжайшим контролем. Такую систему создал в начале девяностых лично Гиммлер, когда был еще только полковником управления по оргпреступности. Уже тогда Дмитрий Львович понимал, что бороться с преступностью куда удобнее и выгоднее руками самой же преступности. Проще также решать и некоторые коммерческие проблемы. Персонажи вроде Фадея не пользовались уважением в преступном мире ни среди «синих»[16] , ни среди классического рэкета-охраны. Фадей и его команда обладали большой мышечной массой, хорошо развитым инстинктом самосохранения и постоянной тягой к совершению всяких мерзостей. Их статьями были разбой с отягчающими, тяжкие телесные, изнасилования, истязания. Они одинаково боялись «чужих ментов» и представителей преступного мира, поэтому были абсолютно управляемы.
– Пошли! – дал команду Фадей, и бандиты, перемахнув невысокий забор, двинулись к постройке.
План их действий был нехитер – высадить оконные рамы, ворваться внутрь, ну а далее по обстановке. Все трое были вооружены пистолетами «Иж», разрешенными для сотрудников охранных предприятий, а также электрошокером и резиновыми дубинками. Они были всего в паре метров от вожделенного окна, как вдруг раздался оглушительный, бьющий в самые перепонки взрыв. Беспредельщики, не сговариваясь, точно по команде, взвыли. Некоторое время они ничего не видели из-за яркой, ударившей по глазам вспышки. Фадей, однако, сумел прийти в себя и сориентироваться быстрее, чем Клям и Гутенок. Успев выхватить свой «Иж», главарь выстрелил наугад в сторону окна. Однако в то же мгновение сильный удар в живот заставил Фадея согнуться и выронить оружие. Второй удар бандит получил в голову и потерял сознание. Клям и Гутенок тоже оказались на земле, получив болезненные удары по наиболее уязвимым местам своих многокилограммовых, размалеванных цветными татуировками тел.
Первым пришел в себя Гутенок. Вернувшееся зрение открыло перед ним следующую картину. Оба его старших товарища валялись в траве неподвижными тушами, а в физиономию самому Гутенку было уперто пистолетное дуло. Оружие держала в руках молодая, коротко стриженная женщина. Та самая, метр шестьдесят пять-шестьдесят восемь. Та, в отношении которой куратор приказал «зеро», но разрешил и «сто тридцать первую».
Феоктистов и Елизаветин
– Согласен с моим планом?
Ротмистр пожал плечами. Что ни говори, а мгновенно анализировать ситуацию Елизаветин способен был лучше Валерия. Потому и занимал должность начальника штаба. Суть елизаветинского плана была такова:
– Надо бросить камень. Миф про аргонавтов помнишь?
Феоктистов помнил миф лишь в общих чертах. Главный герой, Ясон, бросил в гущу наступающих вражеских воинов камень, и те, решив, что измена произошла в их рядах, перебили друг дружку. Ясон был один против целого войска. В таком же положении был сейчас и Ротмистр.
– Ты про нее раньше слышал? – спросил Феоктистов. – Про Арбалетчицу?
– Слышал. И давно. Там темная история. Арбалетчица, она же наемница. Поначалу она действовала на нашей стороне, и весьма успешно. Потом каким-то образом ее перекупили чеченцы. Подробности неизвестны, но ясно одно – эта Тюрина воевала на стороне боевиков. И не одна, а со своим мужем. Некто Валентин Лапето. Солдат удачи, бывший майор десантных войск. Был объявлен в федеральный розыск, но куда-то исчез. Наглухо. Такая вот боевая семейка.
– Как-то все это... не очень, – вновь неопределенно пожал плечами Феоктистов. – Нестыковок много.
– Согласен, – кивнул начштаба. – Сперва, еще тогда, пять с лишним лет назад, Тюрину объявили в розыск. Но очень быстро дали задний ход. Никакого розыска, гуляй, девушка. Лапето искали, но нигде не обнаружили.
– Я об этом ничего не знал.
– Ты тогда работал в другом регионе, потом отдыхал в санатории, – напомнил Елизаветин.
Это соответствовало истине.
– Поэтому... она ко мне и обратилась? – задал довольно-таки глупый вопрос Валерий.
– Не только, хотя она неплохо осведомлена о тебе, – заметно злым голосом ответил Елизаветин. – Я думаю, история такова. Ей нужны деньги... Деньги твоего молодого друга – Бена Ли, – подвел итог начштаба. – И она весьма неплохо все просчитала. Понятно, пан Ротмистр?
Феоктистов молчал, и плечи его на сей раз точно окаменели. Елизаветин в своих оперативных прогнозах никогда не ошибался. Эта Тюрина и в самом деле профессиональная разведчица, ас своего дела. Каким-то образом она узнала, что у подполковника Феоктистова в «должниках» некий корейский миллионер. Сама ненавязчиво подвела разговор... Подвела ли?! Между тем сумма, которую завтра предстояло получить от Бена Ли, была весьма впечатляющей.
– А как же акция? База отдыха, погибший агент Прохорова? – еще раз все восстановив в памяти, спросил Валерий.
– А вот акция... – тяжело вздохнул погрустневший Елизаветин, – акция скорее всего должна иметь место. Как и «крот» в наших рядах. Прошлым месяцем я вместе с командованием наших коллег из «Вымпела» планировал операцию по захвату Дранковского, прибывшего для чего-то в сибирский регион. Она сорвалась... Дело в том, что эта Арбалетчица хорошо осведомлена и ведет свою игру. Сталкивает нас всех лбами. А сама намерена сорвать немалый куш. Эту наемницу я отпускать живой не намерен. И вообще – лучше сперва захватить ее, потом браться за остальных. И еще, Феоктистов... Я в твоей машине сейчас не случайно оказался. Сократ Иванович попросил.
– Спасибо, – только и произнес в ответ Ротмистр.
– Позвоню и скажу ему, что ты высадил меня у метро, – разведя руками, вторично за сегодняшний день улыбнулся Елизаветин.
Показанное Прохоровым не фальшивка. Теперь это было ясно на все сто. Только вот кто такой сам Прохоров? Ответа не было, одни сомнения и домыслы.
– Шарманкина тоже подозреваешь? – спросил Елизаветин, словно уловив мысли Валерия.
– Подозревать грех невеликий, – ответил Феоктистов. – Если послезавтра ничего не произойдет, Бог мне его простит.
– А Чарского ты бы подозревал? – без всякой интонации, даже без вопроса, проговорил бывший командир штурмовой группы.
Да, ведь еще совсем недавно рядом находились те, в ком уверен был зачастую больше, чем в себе самом. Таким человеком был первый командир Феоктистова (и Елизаветина, пришедшего в «Альфу» на два года раньше Валерия), полковник КГБ Игорь Константинович Чарский. Именно его сейчас вспоминали и Феоктистов, и Елизаветин.
– Тост я скажу такой, ребята. Если не нам, то нашим детям дожить бы до такой поры, чтобы каждый человек, навстречу идущий – братом нам был. Чтобы молодая женщина сестрой могла для каждого из нас стать, а пожилая – матерью. Для того и погоны носим, согласны?
С таким вот тостом, с наполненной добрым молдавским вином рюмкой в вытянутой руке всегда и всплывал в памяти Игорь Константинович. Тогда отмечалась очередная годовщина штурма дворца Тадж- Бека в Афганистане, за который Чарский получил орден Красного Знамени. И когда говорил он слова эти, молодым в ту пору офицерам Шарманкину, Елизаветину и Феоктистову верилось, что и в самом деле такое время при их жизни наступит... Сегодня же и Ротмистр, и начштаба понимали, что и их детям такого времени не увидеть. А вот Чарский верил, хотя ни идеалистом, ни наивным отнюдь не был.
– И что, каждый офицер на такое способен? – спросил как-то, наблюдая бойцов «Альфы» недавно назначенный председатель КГБ, ранее служивший по линии политической разведки.
– Почти, товарищ генерал армии, – по-уставному, но соблюдая скромность, ответил полковник Чарский.
В самом деле – частокол из боевых ножей, вонзенных в обычную оконную раму с расстояния тридцати
