– С ним вместе мог быть его ближайший помощник, человек среднего роста, плотный, широкоплечий, короткая стрижка, волосы темные, рот несимметричный, нос широкий, особенно в переносице, лицо широкое, брови густые, темные, немногословен... А?
Костя молчал, но взгляд стал еще напряженней. «Ну не молчи же, говори, ведь ясно, что ты с ними пересекался...» Майор, гипнотизируя Костю взглядом, почувствовал вдруг, что вспотел, хотя в палате было прохладно.
В голове у Кости был сумбур, но звона в ушах не слышалось, ничего похожего на знакомое состояние неудержимой ярости не возникало. Рано или поздно все равно станет ясно, что никакой он не свидетель, все до одного трупы в особняке, кроме отца, на нем. Фээсбэшники приедут сюда с минуты на минуту, и что? Какой смысл молчать? Ему не выкрутиться, да и надо ли... Жить дальше у Кости большого желания не было, а майор Косте почему-то нравился куда больше фээсбэшников и этих липовых представителей «Союза ветеранов», оказавшихся, как и его отец... Эх, отец, отец...
– Этот, по-вашему, отставной полковник ФСБ снял меня вчера утром с электрички в Москве, – начал Костя тусклым голосом. – Он был во главе патруля, чернявый тоже там был, и один милиционер. Четко сказали, что они – ФСБ, и не какие не отставные... – Костя говорил устало, без деталей, но и не искажая сути, только о Марине не сказал ничего.
Майор чуть не скрипел зубами, ну сволочи, ну мастера, везде поспели, и как же чисто сработали... Второй раунд тоже, выходит, за ними. Костя как свидетель теперь неоценим. Почему же он еще жив? Ясно почему: в планах Балашова и его своры Костю наверняка должен был прикончить Болт, после чего он – глава Центральной ОПГ, ему подчиняется поредевшая, но мощная банда, а сам он – марионетка Балашова! Гениально!
И сорвал этот великолепно срежиссированный спектакль Маршал, прояснивший одурманенные Костины мозги своими последними словами... Вот уж действительно последнее слово Маршала...
Сейчас Балашов и его свора снова на тропе войны: Болт не позвонил, не доложил о выполнении задания, наверняка они уже знают, что он мертв, а Костя жив-здоров, и идут по его следу. А может, они уже за дверью... Майор похолодел и медленным движением расстегнул кобуру.
Костя умолк, ему не надо было объяснять, что означает это жест. Сейчас майор влепит ему пулю в лоб – и конец. Ну и пусть, и слава богу...
Майор понял, почему Костя вдруг замолчал.
– Парень, за тобой сейчас идет такая охота, что хоть вызывай ваш воздушно-десантный и занимай круговую оборону. Они, твои фээсбэшники, могут прийти за твоей головой в любую минуту. Болт – пешка в их игре, он был простым исполнителем, и тебе подложили сумку с оружием совсем не случайно: ты тоже был слепым орудием в их руках, пока не услышал слова отца... Тебя провоцировали на убийство отца, а потом Болт должен был тебя убрать – и все они чисты: перед милицией, перед московским преступным миром и даже перед остальной братвой группировки – все свалили бы на тебя, а Болтянский стал бы героем. Но ты их планы поломал.
Костя хотел что-то сказать, однако майор его прервал.
– Погоди. – Каменев внимательно оглядел палату. – Так, перебирайся сюда, на эту койку, здесь тебя не достанут ни из окна, ни из двери.
Еще многого не понимая, Костя опять ощутил себя в своей стихии. Голова работала четко, как никогда. Он быстро занял позицию, указанную майором, тот пересел к нему на кровать.
– Отсюда рано или поздно надо уходить, подумаем, куда. Медики скоро захотят тебя выписать, но мы их попросим не спешить. Идти тебе, как я понял, некуда. Погоди, тебя эти липовые фээсбэшники перехватили на вокзале. Ты куда следовал?
Костя замялся:
– Ну, в Новгород...
– Что у тебя там?
– А ничего. Это Мар... отец меня туда послал, сказал, там тебя встретят, поживи где скажут, потом, мол, я приеду, решим, что делать дальше...
– Нет, сейчас это не годится. Вот что, есть у меня практикант, Саня Пушкарев, отличный парень. Я сейчас должен ехать, так пусть пока Саня с тобой побудет. Неотлучно. Понимаешь, неотлучно. Захочешь в туалет – только вместе, есть только здесь и только вместе. Спать Саня должен здесь в комнате. Снаружи будет наша охрана, медперсонал входит только в их сопровождении, еду будут передавать только они. Никаких уколов и пилюль. Вопросы есть?
– Вопросов нет.
– Тогда так и делаем. – Майор достал мобильник, набрал номер, отдал распоряжения, затем, заглянув в записную книжку, позвонил главврачу, договорился о продлении пребывания Кости в больнице и о спецрежиме. Не слушая возражений, заверил, что официальные бумаги подвезут его люди.
– Товарищ майор, – через минуту проговорил Костя, – мне отец дал телефон в Новгороде, мне бы надо позвонить, сказать, что не приеду... Или задержусь, – голос Кости звучал глухо, неуверенно.
– Да, правильно. Номер помнишь?
– Помню.
– На, звони. Только не говори, где ты, с кем, что произошло, вообще ничего не говори, только: жив, здоров, когда приеду, не знаю. Как соберусь, сообщу.
Костя медлил.
– Лучше сами позвоните...
Майор посмотрел удивленно, подумал.
– Нет, это могут не так понять. Заподозрят провокацию. Звонить надо тебе самому.
Костя взял трубку, неумело набрал номер. Ответили сразу.
– Да, это я. – Голос Кости вдруг зазвучал хрипло, он прочистил горло.
– Да нет, я в порядке... В полном порядке, живой и здоровый... Ну не смог, так получилось... Не знаю... Не по телефону... Нет, никто не мешает... Да, один... – он покосился на майора. – Да, приеду... как только смогу... Не по телефону... Ну я же говорю, не телефонный разговор... Я тоже... – Костя стал медленно краснеть. – Ну все, все... Я тоже... Ну все, пока, до встречи. – Костя дал отбой и вытер рукавом вспотевший лоб.
Майор ничего не спросил, и так все было ясно. «Захочет, сам о ней расскажет, не захочет, его личное дело», – подумал майор, тихо порадовавшись за парня. Влип он, по сути дела, капитально. Если до него не дотянутся лапы Балашова, то ему может отвесить по максимуму российский суд, самый справедливый и тэдэ и тэпэ. Он же первый начал... Единственное, что его может вывести из-под расстрельной статьи, это невменяемость в момент совершения, состояние «берсерка»...
– Костя, – начал майор безразличным тоном, – а что ты имел в виду, говоря: «когда я в таком состоянии...» Что это за состояние, расскажи.
– Ну, это у меня после контузии в Грозном появилось. Я сам удивляюсь, очень странно все, раньше этого у меня не было, я никогда не слыхал, что такое бывает. Если я думаю, ну, вот как «чехи» с нашими пленными расправлялись... Или если мне угрожают какие-то гады... У меня происходит сдвиг в другое состояние. Сначала звон в ушах, потом круги перед глазами, то ярче, то темнее, потом щелк – и все это пропало, но я стал как одержимый, мне надо сразиться, убить этого гада. Надо и все. Могу не убить, могу отключить, если этого достаточно, короче, обезвредить. Вот как я этих в особняке обезвредил. Там, кстати, кто живой остался?
– Остались те, кого ты по черепу стволом саданул. Хотя на что их мозги теперь годны, неясно. Ну, это необходимая оборона, не бери в голову. А с дозорными как, тоже необходимая оборона? Кто первый тут начал? Кто кого первый обнаружил?
– Вот тут самое странное. В этом состоянии я... ну, вроде как вижу сквозь стены.
– Как это?
– Сам не знаю. Я думал, вспоминал, но понять не могу, как это у меня получается. Я просто
