– Брось, Коля. Тебе это надо? Ты позвони полковнику, посоветуйся. Лишний шум в этом деле ему ни к чему, поверь. И результат ему, по сути, безразличен. Звони, звони, я выйду. И припомни, как он тебе задачу ставил. Он же у тебя мужик ушлый, осторожный, а ты буром прешь... Он не одобрит.
Опер снова попытался подавить пассивное сопротивление взглядом, но сам почувствовал, что нужный взгляд не получился. Потому что, как припомнил теперь опер, полковник и в самом деле ставил задачу как- то вяло и даже уклончиво.
– Да пошли вы все к едрене фене... Мое дело – прошмонать хазу и найти вещдок. Я свое дело сделал, а с тебя еще спросят кому следует.
– Точно, Коля. Будь здоров, Коля, полковнику привет. С ним служить можно, он мужик нормальный. И команду себе нормальную подобрал, я тебя прежде всего имею в виду...
– Иди в жопу.
Посетители и хозяин расстались молча.
– ...Предлагаю почтить память дорогого Тенгиза Георгиевича. Мы звали его «дядя Тенгиз», а многим из нас он был даже не как дядя, а как отец...
Илья замолчал и опустил голову. Три десятка человек встали и на минуту застыли в молчании.
Малый тренировочный зал каратистов в это утро выглядел необычно. Скамейки, стоявшие вдоль стен, были убраны. Вместо них стояли кресла, в креслах – участники «встречи без зрителей». Большинство из них раз в день, а то и дважды, становятся участниками также и поединков, которые идут, один за другим, на ринге в центре зала. Курильщиков здесь нет, разговоры вполголоса. Каждый знает каждого, обстановка на вид домашняя, на самом деле – напряженная и нервная. Формальных судей нет, по сути судьи – все, кто не на ринге. Протоколы не ведутся, но очки подсчитываются – куда более скрупулезно, ревностно и придирчиво, чем на официальных встречах.
На этот раз традиционная «встреча без публики» проходила как будто по заведенному порядку, но привычная атмосфера неуловимо изменилась. И дело было не только в том, что за «председательским» столиком не сидел, как раньше, учредитель и бессменный глава этих встреч Тенгиз Прангишвили. Неделю назад почти все присутствующие провожали его в последний путь. Тенгиз ушел отсюда навсегда, а вместе с ним ушел из этих стен неповторимый кавказский дух веселого и щедрого, сдобренного благодушным юмором мужского приятельства, всегда подстилаемого жестким соперничеством, а иногда – и смертельной ненавистью. Но сейчас этой, пусть показной, теплоты в общении нет, взгляды подозрительные, улыбки натянутые, все время тянет оглянуться...
Максим был здесь с утра. Недолго посидел в зале, посмотрел поединки. Потом ушел в правую раздевалку, принял душ, переоделся, размялся. Расписание поединков, как обычно, было составлено заранее и соблюдалось с точностью до нескольких минут – менять его по ходу дела считалось дурным тоном.
Максим подошел к выходу в зал, приоткрыл дверь. Следующая пара на ринге – он и Коршун.
У присутствующих этот поединок интереса не вызывал. Ну, подобрал себе новый президент мальчика для битья. Достойного мальчика – Максима знали как неплохого бойца. Ну, продемонстрирует новый президент еще раз, что нет ему равных в бою без правил – так никто в этом и не сомневается. Пусть потешит самолюбие, президентам это – как хлеб голодному, но какой интерес в схватке с заранее известным исходом...
...Ходжиме!
Максим распахнул дверь – и ноги сами понесли его к рингу. Тело стало невесомым, секунды потекли, как минуты, сердце ровными толчками вбрасывало по жилам взрывную силу – ту самую, о которой говорил Наставник.
Вот он, Коршун. Его лицо ничего не выражает, ни узнавания, ни угрозы, ни даже презрительной брезгливости. Он почти не изменился с момента их последней встречи лицом к лицу. Только по его напряженному, цепкому взгляду можно почувствовать, что относится он к противнику серьезно. Стоит неподвижно, в передней левосторонней стойке, выставив вперед сжатую в кулак левую руку. Правую же, согнутую в локте, отвел назад, задержав на уровне пояса развернутый пальцами вверх кулак. В любую секунду Коршун готов к стремительной атаке.
Максим тоже выдерживал дистанцию, стоя в узкой фронтальной стойке. Начинать атаку он не торопился. Внезапно Коршун сделал шаг вперед, переходя в переднюю правостороннюю стойку, и одновременно ударил, точно выстрелил, правым кулаком в лицо Максиму. Максим успел сделать шаг назад и поставить левым предплечьем верхний блок – и тут же нанес правым кулаком удар в солнечное сплетение. Однако и его удар не достиг цели – Коршун в свою очередь искусно уклонился. Бойцы вновь отступили, вновь подготавливались к атаке. И опять первым ударил Илья. Опять в голову, комбинируя удар с обманным движением и имитацией нижней атаки. На сей раз Максим использовал технику тай-собакэ – мягко уклонился в сторону, кулак Коршуна просвистел в миллиметре от его подбородка – но тут Илья молниеносно повторил атаку и достал-таки Максима по печени.
...'Только не сбить дыхание и не открыться! Иначе...» Коршун провел еще одну атаку – Максим уклонялся и блокировал по мере сил, но один из ударов в голову все же прошел, по счастью, не напрямую. По свирепости ударов, по кинжальному блеску глаз Максим уже понял, что Коршуну, как и ему, нужна не просто победа – если он сейчас потеряет равновесие, Коршун будет его калечить, если удастся – добивать. Еще один удар – опять, по счастью, не напрямую, а по касательной – заставил-таки Максима потерять равновесие, он завалился на спину...
Коршун тараном метнулся вперед, сейчас его стопа пробьет грудную клетку упавшего...
Нет! Он не имеет права проигрывать! Едва коснувшись лопаткой пола, Максим, как мяч, винтом уходит от удара в ребра, и уже вскакивая – от смертельного удара носком кроссовки в висок. Так, ушел. Теперь сконцентрировать всю силу и победить...
«Я прав! Коршун – убийца! Подлый убийца!» Блоки и уклоны Максим выполнял уже на автомате. «Убийца! Подлец! Я должен его наказать!»
В зале стояла мертвая тишина. Уже с первых движений бойцов присутствующим стало ясно: этот бой – не ради рейтинга «по гамбургскому счету». На ринге идет поединок смертельных врагов, которые сводят свои, личные счеты, и по крайней мере один из них – непобедимый чемпион, а со вчерашнего дня – президент их клуба, лицо их спорта – теряет свое лицо, прибегая к грязным, подлым приемам, которые считаются недопустимыми даже в боях без правил.
Илья почувствовал на себе десятки возмущенных, презрительных взглядов и понял, что морально этот поединок он безвозвратно проиграл.
Теперь уже атаковал в основном Максим, а Коршун уклонялся и блокировал, ловя свой шанс на контратаках. Вот и сейчас – на какой-то момент Максим открылся, и Илья провел подлый, протыкающий удар в пах. В последний момент Максим крутнутся винтом, но уклониться не успел и принял удар на бедро. Вновь не удержав равновесие, он ушел в перекат – на бок, на спину, на другой бок – чтобы в темпе вскочить и продолжить бой. Коршун не мог упустить столь удобный момент и вновь метнулся вперед, чтобы пробить, как в футболе, в висок упавшему. И это было его ошибкой – Максим хорошо усвоил урок, полученный в начале боя, и ждал этого удара. В момент переката на спине, когда его руки были свободны, он намертво блокировал стопу Ильи в сантиметре от своей головы.
Инерция бросила Коршуна на пол. Он упал ничком, тяжело, не по-боевому, как мешок с навозом.
Максим неподвижно стоял над ним с минуту. Наконец лежащий подтянул под себя ноги, руки, приподнялся в партер и... стал на колени.
По залу пронесся шелест – десятки людей одновременно сквозь зубы вдохнули и задержали дыхание. Коршун, двигающий конечностями, как раздавленная жаба. Президент, стоящий на коленях, с разбитой о пол ринга физиономией...
– Ах ты сука, падла сраная... – Коршун шипел, еле шевеля разбитыми губами, чтобы его мог слышать только Максим. – Все равно тебе не жить, и твоему Рощину тоже...
Коршун, непобедимый Коршун стоял на коленях перед ним, Максимом. На глазах у цвета борцовской России. Победа!
– Ладно, сейчас твоя взяла... Можешь радоваться...
Не договорив, Коршун, точно стрела, рванулся вперед, и его кулак вонзился в солнечное сплетение стоящего над ним Максима, достав, казалось, до позвонков. Уже в падении, без дыхания, Максим сумел
